Всего лишь чаевые

Шен Л. Дж.

Это звучит более соблазнительно, чем стриптиз, поэтому я соглашаюсь и позволяю ему утянуть меня обратно на мраморный пол.

Я поднимаю подбородок, он опускает лицо, и наши губы встречаются. Разница в росте у нас довольно приличная — он очень высок, а я… нет. Мягкие подушечки его пальцев скользят по краю моего бюстгальтера, находят застежку и умело расстегивают последний крючок. Бретельки сползают с моих плеч, и я на шаг отступаю назад, что Горацию не очень-то нравится — судя по гортанному рыку, которой он издает.

Поглаживая мышцы его груди, я присасываюсь

к его нижней губе, после чего разрываю поцелуй. Что оказывается нелегко, потому что он продолжает искать мои губы.

— Просто хочу освободить соски.

— Правильно. Да. На свободу их. — Он позволяет мне чуть-чуть отстраниться, и я сбрасываю бюстгальтер на пол и ногой отталкиваю его подальше, чтобы не поскользнуться на скользком атласе и не запутаться в бретельках — да, такое уже неоднократно бывало.

Гораций берет мои груди в ладони и вожделенно вздыхает, большими пальцами поглаживая соски.

— Черт подери, Реджи, твои грудки — настоящее совершенство.

Правая на самом деле чуть больше левой, но судя по тому, как зачарованно он на них смотрит, не думаю, что для него это имеет значение.

— Спасибо.

Он кружит пальцами по соскам, словно втирая в них крем, а потом безо всякого предупреждения наклоняется и агрессивно втягивает в рот правый сосок, одновременно ущипнув левый.

— О черт! — вскрикиваю я, хватая его за волосы, и улыбаюсь, увидев, что безвозвратно испортила его идеальную прическу.

Он на миг поднимает лицо:

— Слишком сильно?

— Нет, просто неожиданно.

— Отлично. — Он переключается на левую грудь, засасывая и пощипывая теперь и ее.

Пока он проводит тет-а-тет с моими грудями, у меня нет возможности раздеваться, но в конце концов он решает, что они получили достаточно его любви — по крайней мере, пока, — и со смачным звуком отпускает мой сосок изо рта.

— Я готов взять уроки вокала и игры на гитаре, а также закончить курсы поэзии, чтобы написать оду их величествам твоим грудкам.

И-и-и… он снова возвращается к изучению моего рта языком.

Я искренне надеюсь, что после душа смогу узнать, какими еще талантами наделен его умелый язык. Пока мы целуемся, я начинаю расстегивать его рубашку, но, видимо, делаю это недостаточно быстро, потому что он резко дергает за свой галстук и, на мгновение разорвав наш поцелуй, стягивает его через голову. Мы боремся с последней пуговицей, и наконец оба оказываемся выше пояса обнажены.

Одной рукой Гораций тянется к пуговице на моих джинсах, а второй — к своему ремню.

— Нет. — Я поднимаю палец, и обе его руки взлетают вверх, словно я навела на него пистолет.

Вид у него безумный и опустошенный.

Я тыкаю себя пальцем в грудь.

— Сначала я тебя.

Он выгибает бровь, и медленная улыбка приподнимает вверх уголки его зацелованных губ.

— Где же мои манеры? Дам, разумеется, пропускаем вперед. — Он указывает на свою ширинку.

На нем черные брюки, которые скрывают любой потенциальный намек на то, что прячется под ширинкой. По крайней мере, пока. Кажется, у него там что-то довольно

внушительное по размеру, но сказать точно пока что нельзя. Я скольжу взглядом вверх, по дорожке темных волос к его пупку — он, к слову, красивый — и дальше по его рельефному прессу до четко очерченных линий груди, широких плеч и восхитительно крупных бицепсов. Его тело так же идеально, как и лицо. Выше талии — точно. Пожалуйста, господи, пусть он окажется идеальным и ниже.

Готовясь открыть завесу тайны, я делаю глубокий вдох и встряхиваю руками.

— Выглядишь так, дорогая, будто готовишься к бою на ринге. — В голосе Го звучит смех, но еще я слышу легкую нотку волнения.

Я тоже волнуюсь. Меня ужасно разочарует, если окажется, что его пенис короткий и толстый, как полбанки колы. Или еще хуже — тонкий, как карандаш.

Я встречаю его веселый и чуть-чуть настороженный взгляд.

— Извини. — Я призывно прикусываю губу и взмахиваю ресницами.

Кажется, это срабатывает. Его взгляд темнеет, а я между тем расстегиваю пряжку его ремня и верхнюю пуговицу и тяну замок молнии вниз. Он резко выдыхает, когда я рывком стягиваю его брюки и боксеры. Чувствую себя как на открытии нового экспоната в Лувре. Который, если говорить честно, оказывается даже более впечатляющим, чем я надеялась.

— Ох, блин, слава тебе, господи.

Гораций приподнимает бровь, и я объясняю:

— Было бы страшно несправедливо, если б такой идеальный мужчина, как ты, имел не самый выдающийся член. Если подумать, то законы природы должны быть не на твоей стороне. Никто не имеет права быть таким потрясающим и вдобавок иметь фантастически великолепный член.

— Спасибо… наверное? — Он прищуривает один глаз, превращая утверждение в вопрос. — Можешь потрогать его, если хочешь.

— Точно. Конечно.

Я веду пальцем по гладкой коже у основания члена и следую по толстой вене до самой головки.

Как и все остальные части тела Горация, его член и пах выглядят бесподобно. Мне нравятся даже его яйца, хотя обычно они странные, сморщенные и некрасиво болтаются. Я беру его член в кулак и провожу им по всей длине вверх. Слегка сжимаю его у головки, затем кружу большим пальцем по кончику и опускаюсь вниз.

Он стонет, а потом его пальцы зарываются в волосы у меня на затылке. Он запрокидывает мое лицо, и наши рты сливаются в яростном поцелуе, словно мы действительно разогреваемся перед боем на ринге.

Его вторая рука тяжело ложится на мою талию, следует по поясу джинсов и расстегивает пуговицу. На секунду я паникую, потому что весь день носила полиэстровые трусики и отбегала в них восемь часов, пока обслуживала клиентов в кафе. Полиэстер — самая ужасная, недышащая ткань за всю историю мира.

— Давай зайдем в душ, — бормочу я, не разрывая поцелуя.

— М-м-м… да, давай.

Го дотягивается до панели управления на стене, нажимает несколько кнопок, и шум воды постепенно превращается в музыкальную интерлюдию. Похоже, будто на фоне играет «Prayers for Rain». И если у меня не галлюцинации…