Всего лишь скрипач
Шрифт:
«Истинный талант всегда пробьет себе дорогу», — сказал граф. «Господи! — молился Кристиан, доверчивый, как ребенок. — Дай мне истинный талант, я употреблю его лишь во славу Твою».
Звездными вечерами он по многу часов с благоговением и надеждой смотрел на небо. Когда-то астрологи полагали, что звезды влияют на судьбы людей, живущих под ними. Теперь эта вера утрачена: мы знаем, что такой силой обладают только звезды на груди у человека. Кристиан ждал помощи и от звезд на небе, и от графа, звезда которого сверкала так же великолепно, но увы! Помощь не приходила ни с той, ни с другой стороны.
Однажды вечером, размышляя обо всем этом в темной каюте, он заснул, и ему на удивление живо привиделась та, о ком мы уже почти забыли, а многие, верно, хотели бы забыть, — Стефаиова Карета. Она вела его за руку
— Что ты хочешь мне сказать? — спросил матрос женщину.
— От тебя зависит, — ответила она, — отправится ли мое тело в выгребную яму, а душа — в геенну огненную.
— С каких это пор ты стала святошей? — засмеялся матрос.
— Я должна высказать тебе все, что у меня на сердце, — жалобно проговорила женщина.
Кристиан прислушался, хотя было ясно, что речь пойдет не о нем.
Мы не будем отворачиваться, да это и не нужно. Когда мы видим на садовой дорожке уродливую большую склизкую жабу, она нам противна, но если, преследуемая или мучимая, она издает свой монотонный крик, нам становится ее жаль, отвращение переходит в сострадание; так насколько же сильнее должны быть эти два противоположных чувства, когда речь идет о человеке — о таком же существе, как мы с вами. Не отворачивайся от этой женщины, хотя я показываю ее тебе не среди танцующих одалисок, под сенью пальм, на берегах полноводного Ганга. Не отворачивайся, хотя ты видишь ее под низким потолком кубрика на маленьком суденышке, а не при блестящем дворе, где графы и герцоги добиваются благосклонного взгляда королевской фаворитки. Здесь порок стоит на своей низшей ступени, потому что его одеяние — бедность; не в золоте и шелках он предстает тебе, а в нищете; ты видишь его подобным василиску, посмотревшему на себя в зеркало, от чего разрывается каждый его нерв. Есть нечто трагически-волнующее в человеке, опустившемся на уровень животного и в своем падении осознавшем, что он был создан по образу и подобию Божию. Блажен тот, у кого был дом, где его воспитали в стыдливости и научили эту стыдливость сохранить. У Стефановой Кареты такого дома не было. Сладкие слова мужчины вливают яд в женскую душу, и она соглашается на бесчестье. Если бы ты восемнадцать лет назад увидел стройную четырнадцатилетнюю девочку с чистыми и ясными жизнерадостными глазами, ты бы вспомнил миф о Семеле — она пожелала, чтобы Юпитер явился к ней во всем своем величии, и ее возлюбленный явился — но не теплым солнцем, а жгучим огнем, и в его объятиях она превратилась в пепел. В пепел, в прах обращается земная красота.
Мы больше не верим в привидения, не верим, что в полночь мертвецы, одетые в белые саваны, витают среди нас, живых. Но в больших городах мы их видим. В лунном свете, когда метет поземка и мы поплотнее закутываемся в плащи, нам встречаются существа женского пола в белых, по-летнему легких одеждах; проходя, они делают нам знак. Они дышат на нас ядовитым могильным смрадом; не верьте здоровому румянцу на их щеках — мертвые головы раскрашены; они улыбаются, но с отчаянием или потому, что пьяны. Эти создания мертвы, но более страшной смертью, чем обычные покойники. Они похоронили душу, а тело ходит по земле, как привидение; как вампиры, они питаются человеческой кровью, потому-то и цепляются за уличную пьянь, за таких подонков, от которых тошнит даже мужчин. Это очень несчастные призраки, потому что с рассветом они
— Спаси меня! — таковы были и первые слова, услышанные Кристианом от той, кого он считал богатой, знатной дамой, до сих пор знакомой нам как одно из его светлых видений. — Я утопаю в трясине. Все меня презирают. Я сама себя презираю. Спаси меня, Сёрен! Я честно отдавала тебе часть своих денег. У меня еще осталось сорок далеров. Женись на мне! Забери меня из этого проклятого заведения, увези в такое место, где меня никто не знает, где ты не будешь стыдиться меня! Я буду работать до кровавых мозолей. О, возьми меня с собой! Еще год — и будет поздно.
— Ты хочешь, чтобы тебя я привел к своим престарелым родителям? — усмехнулся матрос.
— Я буду целовать им ноги, пусть бьют меня, я готова покорно сносить побои. Я уже немолода, мне скоро двадцать восемь, но ведь я и прошу тебя не о любви, а о милосердии! Больше мне просить некого. Если этого не сделаешь ты, мне останется лишь пить, покуда у меня не начнет трещать голова и я не забуду, до какого жалкого состояния сама себя довела.
Она ухватилась за грязную матросскую робу.
— Это и есть та важная вещь, которую ты хотела мне сказать? — фыркнул Сёрен и оттолкнул женщину.
Ее слезы, душераздирающие вздохи и слова, полные отчаяния, пронзили сердце Кристиана; исчезла картина, созданная мечтой, и он увидел изнанку действительности.
Он снова был один.
Через несколько дней надо было прорубать фарватер. Матросы и Кристиан вгоняли топоры глубоко в крепкий лед, и он трескался на большие плиты. В ледяную массу вмерзла белая тряпка. Матросы расширили трещину и нашли там женщину, одетую в белое, как на бал; на шее у нее были янтарные бусы, в ушах золотые серьги, а скрещенные руки примерзли к груди. Это была Стефанова Карета.
Кристиан не мог забыть это зрелище — заключительную сцепу пьесы, начавшейся в тот памятный вечер. Чему учил его крестный во время их последней встречи в Свеннборге? «Пользуйся радостями жизни, пока можешь, чтобы в старости не плакать от того, что у тебя нет грехов! Лучше наслаждаться жизнью слишком необузданно, чем потом в одиночестве вздыхать о том, что ты не насладился ею, пока мог!» Кристиан понял теперь, что слова эти были от дьявола. Он обратился к Господу и прочитал молитву «Избави нас от лукавого».
В тот вечер, уйдя от Сёрена, молодая женщина проскользнула в воду между ледяным полем и корпусом шхуны. Холодное течение погасило пожар отчаяния. Кристиан больше не надеялся, что сбудутся его мечты. Феи бывают только в сказках, но не в реальной жизни.
IV
Друг мой, прощай! Я иду от тебя…
Нет, все как прежде, опущены шторы,
Спит еще все, и во сне еще грежусь ей я.
22
Перев. Н. Добролюбова.
Проходя сквозь плотный лепесток цветка, свет приобретает окраску, то пурпурную, то голубую — всех цветов, какие мы знаем; с той же силой светит Господь через каждое свое творение; как свет проникает через цветок, так всемогущество Господне посылает свои лучи через все сущее. Все творение — чудо, которого мы не понимаем, но к которому привыкли и потому не видим в нем ничего особенного. Чудеса из выдуманной сказки кажутся нам сверхъестественными только потому, что в них разрывается цепь мудрого порядка, который у нас повседневно перед глазами в более значительной, данной Богом сказке, действующие лица которой — мы сами.