Всего лишь я
Шрифт:
– Так и есть, мой юный друг. Но позволь тебе сделать замечание; коль так сложилось, что я годами отмечен более тебя, то не мог бы ты проявить уважение и обращаться ко мне на "вы"?
Кайс не смутился. Казалось, что смутить его невозможно вообще. Дернув уголком губ, он с почтением склонил голову, как показалось Трафо, переусердствовав, что придало всему этому комичный вид. Зеленоглазый же, напротив, с величайшим достоинством слегка кивнул, давая понять, что Кайс прощен.
– Я, к вашему сожалению, юные мои
При упоминании Арчи Кайс оживился, с гордостью поглядывая на Трафо и Тайю, показывая всем видом своим: "Ну, я же говорил, что он не бросит меня!"
Зеленоглазый продолжил:
– Сегодня ночью в посольский дом, принадлежащий моей благословенной отчизне, но находящийся на вашей земле, пришел мой давний знакомец, вышеупомянутый Арчи, и попросил меня об услуге. Отказать я не мог. Слишком многое нас связывает с этим человеком, и, признаться, то, что я делаю для него и для вас, друзья, никак не может перевесить того, что делает Арчи для моей родины. Если бы не он, мира между нашими народами не было бы. Так что…
Он замолчал, и дальнейшее путешествие прошло в тишине. Каждому из присутствующих было о чем подумать. Трафо жалел, что ему, видимо, придется бежать из Набакиса, да и из Затарии, и он не сможет попрощаться с Гезиль, Глутом, Вель и всем их семейством, что так гостеприимно его приютили. Тайа задремала, или делала вид, что спит. Кайс сиял, как начищенный медный таз, то и дело встряхивал головой и лупил себя по колену кулаком. Зеленоглазый снисходительно и как-то по-отечески улыбался, глядя на троицу.
Карета качнулась. Трафо вытянул шею, пытаясь рассмотреть сквозь решетку на окне того, кто посмел остановить посольское средство передвижения. Его любопытство удовлетворил зеленоглазый:
– Северные ворота. Да, мой юный друг, так, за милой беседой и попытками уснуть,—кивок в сторону Тайи,—мы пересекли весь город, и оказались еще на один шаг ближе к вашей свободе.
С улицы послышалось недовольное бурчание возницы, и даже невнятная угроза, остерегающая кого-то от досмотра посольства.
– А мне что? У меня приказ! – огрызался стражник.
– Это посольство, чурбан! Понимаешь? Нельзя нас досматривать. Повесят тебя за самоуправство!
Возница, видно, был не робкого десятка, и просто так сдаваться тоже не был намерен.
– Гонец с дворца прискакал и сказал, что досматривать всех. Всех! Понимаешь ты, тыквоголовый? И еще раз ругаться станешь, так я тебе устрою тут. Ишь, навострились мне… я тебя повешу, Эши тебя задери.
Голос приближался. Дверца кареты жалобно скрипнула, но не поддалась рывку снаружи, так и осталась закрытой.
– Эй, там! – в дверь постучали без церемоний. – Окно высажу! Отворяй, что б вас!
Зеленоглазый
– Милейший, чем может служить Вам скромный посланник Сарии?
"Милейший", мягко говоря, походил более на свинью, чем на человека. Коль Трафо довелось бы встретить такого на улице, то назвать подобное существо столь изысканным словом пришло б ему на ум в последнюю очередь. Рябое, все в оспинах лицо, разбитый некогда, да так и не вернувшийся к первоначальному состоянию нос, жидкая прядка бесцветных волос, выбивающаяся из-под шелома… "Милейший".
Не слыхавший такого обращения к себе даже от родителей, будучи в нежном возрасте, "милейший" на краткий миг опешил и отчего-то вытянулся по струнке. Замер.
– Ну же? – поторопил его с ответом посол.
Стражник сник. Копье, только что устремленное наконечником в небо, наклонилось. Он вздохнул, развернулся и стал удаляться, смешно загребая ступнями. Комелек копья забавно подпрыгивал по булыжникам, выбивая дробь.
– Десятника позову. Ну вас всех, – уговаривал самого себя стражник.
Через полминуты к карете подошел десятник стражей – рослый, еще не старый вояка с добродушным, открытым лицом. Приветливо взмахнув рукой, он поинтересовался:
– Что вынудило посланника Сарии покинуть Набакис?
– Как что? – искренне удивился посол. – Известное и совершенно не тайное дело. Соколиная охота Величайшего, на которую я и приглашен.
Десятник, показавшийся сперва простачком, внимательно ощупывал взглядом карету и всех ее пассажиров. Взгляд цепкий, как у гончего пса.
– Дело понятное. Охота – шутка ли? А девицы?
– Что девицы?
Стражник вытянул шею, словно намеривался просунуть голову в карету, при этом оставаясь всем остальным телом на улице.
– Охота длится день. Зачем девиц столько, да еще и не очень молодому господину? Вы уж простите мне мою грубость, – десятник стукнул себя ладонью по защищенной доспехом груди.
Зеленоглазый ничуть не смутился, пожав плечами, пояснил:
– Подарки.
– Уж не Величайшему ли? Больно замухрыжисты.
– Зачем же Величайшему? Сокольничим. Не хочется с дурной птицей посрамить себя и отечество вдали от дома.
Десятника такой ответ полностью устроил. Он коротко кивнул.
– Прошу извинить нас за остановку и неуместные расспросы. Служба.
– Ничего страшного, – заверил служивого посол.
Стражник уже почти закрыл дверцу кареты, и прежде, чем это сделать окончательно, едва слышно, но четко произнес:
– Север ничего не должен.
– Проезжай!
Карета дернулась и вновь покатила, раскачиваясь, как лодочка на волнах.