Всего один поцелуй
Шрифт:
– Пойми, так не может продолжаться. Это недопустимо. Джорджиана, мне очень жаль, но я вынужден найти нового человека на…
– Я справлюсь, – настойчиво повторила она, и ее жалобное лицо повергло его в смятение.
– Джорджиана, я знаю, что ты справишься. Но ты просто-напросто не должна делать ничего подобного. Маркизе – настоящей или не совсем – не пристало разгребать навоз в свинарнике. Вдумайся, это же полный абсурд. Дамам полагается заниматься женским рукоделием, присматривать за домашней прислугой, организовывать всяческие увеселения и все такое
Она стояла перед ним – страшно несчастная и разочарованная,- и он понял, что не может сразу лишить ее всего, чем она так дорожила. Необходимо действовать более тонко и постепенно.
– Нужно прийти к компромиссу. Джорджиана, в любой ситуации всегда возможен компромисс.
– Только не в данном случае, – печально возразила она. – Ты либо увольняешь отца, либо нет.
Взвесив в уме, как обойти возникшее препятствие, он выбрал подходящий вариант и взял ее за руку.
– Я придумал. Твое мнение будет принято в расчет при выборе кандидатуры нового управляющего. И я предоставлю тебе право обучать его и частично контролировать его работу.
Он посмотрел на ее руку, повернул ладонью вверх и увидел бесчисленные шрамы, рубцы и свежие, еще не зажившие ссадины. Нет, он вовсе не испытывал брезгливости. Просто никогда в жизни ему не приходилось видеть более натруженной ладони. В сравнении с ней его широкие жесткие руки выглядели нежными и холеными.
Поскольку Джорджиана ничего не ответила, он склонил голову набок и посмотрел ей в лицо – оно недвусмысленно указывало на то, что она лихорадочно пытается выдумать какой-нибудь хитрый план.
– Нет, – отрезал он, заранее отвергая все возражения. – Но взамен ты пообещаешь помогать человеку, которого мы назначим.
Она вздохнула:
– Похоже, у меня нет выбора. И все-таки не понимаю, почему я…
– У тебя есть выбор. Либо ты принимаешь мои условия, либо сидишь дома, составляешь букеты, утверждаешь меню и надлежащим образом исполняешь обязанности маркизы.
– Ты же не собираешься прекратить расследование и официально объявить меня хозяйкой Пенроуза, правда?
Она словно изучала его – пристально и напряженно.
– А что ты скажешь, на сей счет, Джорджиана? – Он остановился, бережно – очень бережно – приподнял ее подбородок и внимательно посмотрел в ее блестящие глаза. Это был опасный момент – критический и ответственный. Момент истины. – Являешься ли ты законной маркизой Элсмир? – В его тихом голосе не было даже намека на нажим.
– Ты сам назвал меня так вчера.
Он не сводил взгляда с ее лица и впервые заметил, какие выразительные у нее брови. Они постоянно находились в движении: то изящно выгибались, подчеркивая красоту темных глаз, а то, мгновение спустя, сердито сдвигались в прямую, словно корнуоллская живая изгородь, линию. – Я хотел бы услышать твое мнение.
– Именно сейчас тебе безотлагательно потребовалось мое мнение?
– Джорджиана, ты скажешь мне правду или нет?
Откровенно говоря, он понятия не имел, хватит ли у нее духу рассказать ему, успел ли ее муж вступить в свои супружеские
Ее взгляд стал жестким, а брови, как и следовало ожидать, сошлись на переносице.
– Являюсь ли я законной маркизой? Хорошо, давай посмотрим. Моя мать говорит, что да. Мой отец ничего не говорит. Мать Энтони говорит, что нет. Поверенные семейства Фортескью тоже полагают, что нет, если я правильно поняла их чрезвычайно длинные и запутанные послания. Тебя интересует мое мнение? Отвечаю: я предпочитаю отказаться от титула. – Она сосредоточенно изучала свой поношенный фартук. – Я не желаю подвергаться унизительному врачебному осмотру.
Итак, она ровным счетом ничего не рассказала. И не расскажет. Впрочем, стоит ли удивляться? Разве жена не продемонстрировала ему причудливое устройство женской логики.
– А если бы я не стал докапываться до истины? Если бы я сказал тебе, что хочу покончить с этим делом прямо сейчас, с наименее скандальными последствиями для обоих семейств? Если бы я сказал, что намерен прекратить официальное расследование и выделить тебе положенное вдовствующей маркизе крупное состояние, которое обеспечит тебе безбедное существование до конца твоих дней?
– Я сочла бы тебя, по меньшей мере, безрассудным, – ответила Джорджиана. – Очевидно, ты питаешь тайную страсть к неприятностям, если принять во внимание, как отреагирует на твои действия тетушка.
– Джорджиана… чего ты хочешь? – Он постарался сделать все возможное, чтобы в его голос не просочилось раздражение.
О, ей ли не знать, чего она хочет! Всегда хотела. Даже сейчас, когда он стоял перед ней, невозмутимый и бесстрастный, словно викарий на исповеди. Ей хотелось схватить его за лацканы сюртука, притянуть к себе и целовать до тех пор, пока братская сдержанная вежливость не сменится совершенно иными чувствами. Она на миг уступила порыву, подалась вперед, но спохватилась, вняв доводам разума.
Теперь, глядя в янтарные глаза с зелеными ободками, она испытывала глубокое уныние. Внешняя мальчишеская оболочка – а быть может, и внутреннее содержание – превратилась в броню, делая взрослого Куинна еще более недоступным. Непробиваемый панцирь, которым он окружил себя, вызвал у Джорджианы странное желание наброситься на него с кулаками единственно для того, чтобы проверить, способен ли Куинн вообще на какие-нибудь эмоции. Но одновременно она жаждала защитить и утешить его. С какой стати ее посетила потребность утешить столь самоуверенного человека, оставалось для нее загадкой.
– Итак? – невозмутимо спросил он. – Чего ты хочешь, Джорджиана?
В сущности, вопрос сводился к другому – чего она хочет во вторую очередь? Чем заменить главное желание, если ему не дано осуществиться? Иными словами, она должна была перейти к второстепенному вопросу, минуя основной. В подобных случаях ее упорядоченный разум всегда приходил в состояние полного расстройства и неопределенности.
– Я хочу… – Она замялась и поверх его плеча посмотрела на плывущие по небу облака. – Я хочу жить как раньше.