Всего одно злое дело
Шрифт:
– Вы думаете, это имеет значение? Вы думаете, это будет иметь значение, если станут известны подробности нашей утренней вылазки?
– Об этом никто не узнает. Тут все замазаны по самое горло. И в этом наша гарантия.
– Я не должен был… Я не могу… Я должен повести себя как мужчина и сказать всю правду…
– И что? Пойти в тюрьму? Провести там достаточно времени, чтобы научиться говорить по-итальянски «попробуй, тронь меня там, и я откушу тебе руку»?
– Ну, сначала будет процедура экстрадиции, а потом…
– В самую точку, приятель. А пока вы будете ждать экстрадиции, что, по-вашему, будет делать Анжелина? Отпускать
Таймулла молчал. Барбара посмотрела на него. На лице Ажара было написано страдание.
– Все это из-за меня, – произнес он. – Неважно, как вела себя Анжелина, но первый грех мой. Я хотел ее.
Сначала Барбара подумала, что речь идет об их совместной дочери, которую они произвели на свет, но, когда он продолжил, она поняла, что он имел в виду совсем другое.
– Что плохого в том, спрашивал я себя, что мужчина хочет уложить хорошенькую женщину к себе в постель? На раз. На два. Может быть, на три. Потому что Нафиза ждет ребенка и хочет, чтобы ее оставили в покое, а как мужчина, я имею собственные потребности, и вот она, такая хорошенькая, такая хрупкая, такая… Такая английская.
– Все мы люди-человеки, – сказала Барбара, хотя эти слова дались ей нелегко.
– Я увидел ее за столом в Университетском колледже и подумал, какая она исключительно хорошенькая английская девушка. Дело в том, что мужчины с Ближнего Востока – такие, как я – с детства узнают, что хорошенькие английские девушки, да что там, все английские девушки ведут себя не так, как восточные женщины. Их одежда показывает, как легкомысленно они относятся к своей целомудренности, и все эти условности очень мало что для них значат. Поэтому я подсел к ней. Но сначала я спросил, можно ли присесть за ее столик. Я очень хорошо понимал, что мне было от нее нужно. Я только не мог предвидеть, что желание будет расти, что мысль об обладании станет навязчивой и что я разрушу свой мир. Сейчас я иду по тому же пути, но разрушу уже ваш мир. И как тогда я буду с этим жить?
– Живите, зная, что это было мое решение, – среагировала Барбара. – Нам надо продержаться еще полчаса, а потом все будет закончено, правда? Брайан делает то, что мы хотим, а все остальное – это только построить Доути. Но это случится только в том случае, если вы будете верить, что это возможно, потому что если этой веры не будет, если вы войдете в офис, с порога показывая, что для вас единственное решение проблемы – это срок в тюрьме города Лукки, то вы проиграли. То есть мы, а не вы. Мы. А я бы хотела остаться на своей работе.
Она подъехала к тротуару и поставила машину на нейтралку. Они были за углом от офиса Доути, на парковке рядом с начальной школой. Через открытые окна машины до них доносился веселый шум, долетавший с детской площадки. Секунду они молча слушали его, а затем Барбара выключила двигатель и спросила:
– Мы сейчас с вами думаем об одном и том же, Ажар?
Сначала пакистанец не отвечал. Как и она, он прислушивался к шуму детей. Как и она, он думал о своих детях, возможно, обо всех своих детях. Он поднял голову и на секунду зажмурил глаза. Наконец твердо сказал:
– Да. Да, конечно, – и они выбрались из машины.
Доути в офисе не было. Они нашли его в соседней комнате, там, где сидела Эм Касс.
Доути повернулся и сказал:
– Какого черта… вы совсем уже сбрендили, если появляетесь без предупреждения.
– Думаю, что мы можем попрощаться со всеми этими предрассудками в наших отношениях, Дуэйн, – парировала Барбара.
– Вы можете подождать у меня в кабинете, – сказал Доути. – И заодно поблагодарите звезды, что я не спустил вас с профессором по тем самым ступенькам, по которым вы только что вскарабкались.
– Мы поговорим все вместе, – вмешался Ажар. – Неважно, у вас в кабинете или здесь, но все вместе и прямо сейчас.
Доути встал со стула.
– А ваши-то манеры куда подевались? Я не собираюсь выполнять приказы людей, которые мне не платят.
– Я все это запомнила, Дуэйн, – сказала Барбара, достала из сумки флешки Брайана Смайта и потрясла ими перед носом у Доути. – Но думаю, что вы выслушаете приказы человека, у которого в руках вот это и который пытается решить, какому из отделов Мет это будет наиболее интересно. Они сдаются на время, кстати. Брайан, например, сдал их мне.
Наступил момент напряженной тишины. С улицы к ним донесся звук открываемых решеток на дверях «Тех, кто понимает». Он прозвучал, как звук поднимаемого подвесного моста. Кто-то захрипел, закашлялся и сплюнул с силой небольшого взрыва. На лице Эм Касс появилась гримаса. Очевидно, женщине не нравились жизненные неделикатности, подумала Барбара. Это неплохо, прикинула она, потому что как раз одна из таких неделикатностей происходила сейчас между ними.
– Ну, так что, поговорим, или так и будем стоять, любуясь друг другом? – поинтересовалась она.
– Меня на понт не возьмешь, – произнес Доути.
– Не тот случай, приятель. Можете, если хотите, позвонить Брайану. Как я сказала, он сдал мне их на время. Он так же, как и ты, не очень любит общаться с Законом. Готов сделать все, что угодно, только чтобы полицейские убрались.
– Она говорит правду, – влезла Эм Касс. – Боже, Дуэйн, я так и не могу понять, почему я все-таки тебя послушала, поверила во все твои планы и в это твое «у-меня-все-под-контролем». Надо было валить, когда я собралась.
Барбаре понравилось еще больше, что, вкупе со своей деликатной натурой, эта женщина совсем не хотела, чтобы ее деятельность привела ее к аресту. Хотя это вызывало вопрос: на что, черт возьми, она рассчитывала, работая помощницей у Дуэйна? Правда, экономическая ситуация была непростой. Или так, или работай барристой [317] .
– Давайте перейдем в ваш кабинет, Дуэйн, – предложила сержант. – Но на этот раз без съемки, если не возражаете. Вы тоже идите, Эмили. Там свободнее и есть стулья, на тот случай, если у кого-то ослабнут коленки.
317
Человек, готовящий и разносящий кофе в кафе.