Всего превыше

Катасонова Елена Николаевна

"Куда смотрят наши мальчишки?
– размышлял Михаил Филиппович, не спеша шагая домой тихими арбатскими переулками.
– Прелесть девочка! Вот только что же с ней делать? Вся группа уедет, а она... Общие лекции - это понятно, но язык?.."

Вот какие проблемы создала эта несносная Лиза на факультете, потому что устала, проголодалась и разозлилась. "А почему они в самом деле никогда ни с кем не здороваются?
– спросил сам себя Михаил Филиппович и сам же себе ответил: - А потому что хамы".

Дома он долго ругал Лизу, поедая заботливо приготовленный для него ужин.

– Из таких, как она, обычно что-то и получается, - мягко заметила Рита, тоже преподаватель.

– Да из нее

уже получилось, - буркнул Михаил Филиппович и рассказал про словарь.

– Ну вот, - обрадовалась, что не ошиблась, Рита, - а ты сердишься! Не могут такие быть смирными.

– Да делать-то что?

– Придумай!
– молодо поддразнила мужа Рита, и оба они засмеялись.

Отужинав и подобрев, Михаил Филиппович, не без помощи умницы жены, нашел-таки выход, и довольно заманчивый.

– Будете ездить с арабскими группами?
– спросил он назавтра Лизу.

Правда, сначала, как водится, еще раз отчитал, но не слишком строго и коротко.

– С какими группами?
– встрепенулась виноватая Лиза.

Все любили Михаила Филипповича, а она его подвела!

– Да с туристами! Я уже звонил в "Интурист".

– А лекции?
– удивилась Лиза.

– Ну не все же время будете вы в разъездах, - задумчиво протянул Михаил Филиппович и поднял бровь.
– И не каждый месяц приезжают к нам арабские группы, - заключил он.
– В конце семестра сдадите экзамены. Есть, в конце концов, и учебники. И не вздумайте пропускать общие лекции, когда нет групп, - строго добавил он.
– Ясно?

– Ясно, - смиренно ответила Лиза.

– А язык... Может, снова пойдете на четвертый курс, в арабскую группу? Такой вариант вам подходит?

Лиза гневно вскинула голову.

– Я сказал "вариант", - самым глубоким своим баритоном пророкотал декан.
– А можно перепрыгнуть на шестой, если преподаватели согласятся.

– На шестой... Конечно... Я справлюсь, Михаил Филиппович, заторопилась Лиза.

Она умоляюще прижала руки к груди.

– Ну-ну, - пробурчал, стараясь оставаться строгим, Михаил Филиппович.
– И я так думаю: справитесь. По себе знаю: когда работаешь с туристами, язык очень активизируется - ты же единственное связующее звено. А насчет Египта - плюньте и не расстраивайтесь. Еще побываете. И не раз. Будете работать и побываете. А учиться... Жара, всякая там холера... Живите в Москве в свое удовольствие. Увидите с группами другие города. Ей-богу, у нас есть что посмотреть. Особенно из интуристовского автобуса.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

Где-то она прочла, что творческие натуры неизбежно, всегда одиноки. Если так, то не желает она ею быть, хотя первый ее перевод - эссе Джебрана - опубликован уже в "Иностранке", что само по себе честь даже для опытного, дипломированного переводчика. Кое-что из Джебрана Лиза читала и прежде, и этот арабский писатель поразил ее каким-то особым тончайшим лиризмом, не похожим на лиризм, например, Тургенева или чеховскую тоску.

В Джебране было что-то совсем другое - пропитанное жгучим солнцем, бескрайними, вечными, шелестящими под ветром песками. В словах его отражались сказочные пугающие миражи, багровый зной, синее небо без конца и без края, женщины в черном, с узкими прорезями для глаз; в нем жил непостижимый для европейца Восток.

Саид, один из туристов, обещал передать с кем-нибудь сборник произведений Джебрана - на вороватую беспечную почту никто давно не надеялся, - исполнил обещание сразу, через две недели. Лиза читала ночами, оставшись наконец одна в номере очередной гостиницы, отдыхая от круговерти экскурсий, музеев, встреч; выбирала лучшее в чистеньком скором поезде Москва-Киев с его кондиционерами, салфеточками, крепким душистым чаем; подыскивала сравнения, образы, делая

вид, что спит, в самолете Тбилиси-Москва. Проводив группу, погрузилась, словно в прохладную воду ручья, в эту мистически-неуловимую прозу. После бесконечной болтовни на арабском, машинального перечисления картин в Эрмитаже, веса колоколов в Московском Кремле, рассказов о том, как крестили русичей - арабы выслушали эту историю молча, едва ли не враждебно, улыбки исчезли с их смуглых лиц, она отдыхала, несмотря на сложность стоявшей перед нею задачи. "И как это у него сочетается, - думала Лиза, - интеллигентность и сдержанность с негой, экс-прессией, страстью? Как передать все это?" Лиза кружила над переводом, словно птица над только что вылупившимся птенцом, исправляя то одно, то другое, вставляя эпитеты, снимая их, заменяя другими. Испуганно, радостно видела, как слово тянет за собой остальные, и вот уже из-за него переписывается страница, исчезают с таким трудом найденные образы и сравнения, потому что в новой редакции они не укладываются и нужно искать что-то другое, и чтоб не хуже, а если получится - лучше: полнее, точнее и образнее.

Вечерами, отслушав общие лекции - в араб-скую группу шестого курса ее не взяли: такое отступление от канонов ректорату казалось кощунственным, Лиза, как притягиваемая магнитом, спешила к себе: к своему столу, к белым листам бумаги, на которые ложились строчки. А язык... То, что давали ей туристы - из разных стран, с разными диалектами, - не дал бы даже профессор Салье, известный корифей арабистики.

Теперь у нее не было даже Иры, только письма ее из Китая. Теперь у нее был один Джебран-Халиль-Джебран, араб, столь близкий по духу - ей, русской, - что Лиза и сама удивлялась. Редактор "Иностранной литературы", томный молодой человек с замедленной речью и точной рукой талантливого стилиста, заказал перевод еще одного эссе.

– На ваше усмотрение, - великодушно обронил он и, подумав, добавил: У вас, знаете, редкое сочетание: знание языка и литературный дар. Нам не нужен ни арабист, чтобы проверить ваш перевод, ни рецензент - одобрить или отвергнуть ваш выбор, - да и редактор, если честно, не нужен.
– Он расслабленно улыбнулся.
– Но... "об этом - ни слова, молчи-и-и, молчи!" промурлыкал он музыкальную фразу из "Периколы".

– О чем молчать?
– лукаво спросила Лиза.

– О том, что не нужен редактор, - расшифровал молодой человек песенку хмельной Периколы.
– Зачем рубить сук, на котором сидишь, да еще с комфортом?

Оба они засмеялись. Они нравились друг другу и слегка друг с другом кокетничали, словно члены некоего сообщества, которыми, собственно говоря, и были.

"Литературный дар... Он так и сказал, представляешь?
– писала в тот же вечер подруге Лиза, делясь своей радостью.
– Значит, ты была права, Ирка! Помнишь, ты меня утешала: "Еще неизвестно, что лучше: ехать или не ехать". Но я думала, это ты про себя и Бориса, а мне здесь терять нечего. И еще думала, ты меня просто жалеешь... Оказалось, что есть, очень даже есть, что терять в Москве. Хотя бы Джебрана. А уж на арабском я теперь шпарю так, что экскурсоводы все пристают: из какой я страны, да почему у меня светлые волосы. Думают, я арабка. А я, знаешь, даже мыслю по-арабски, когда езжу с группами!.."

Наполненность радостью была так велика, что Лиза все писала, писала... А потом сделала себе кофе, презирая строгий наказ коменданта не пользоваться кипятильниками, и снова уселась за перевод.

2

– Ну что ж, - бодро сказал Михаил Филиппович и лихим гусарским жестом погладил несуществующие усы, - будем считать это вашей практикой. Пятый курс у нас почти целиком практика, шестой - диплом.

– А в "Интуристе" мне завели трудовую книжку, - похвасталась Лиза.
– И вот еще.