Вселенная довольно бесконечна (фрагмент)
Шрифт:
– Он где-нибудь снаружи, - сказала Алена Ланхаммерова, порядком раздраженная, - пошел прогуляться. Он ведь романтик. Пишет стихи. Сочиняет оду восходящему солнцу чужой планеты. Что ты с ним сделаешь, когда он изволит вернуться?
– На клочки разнесу. Домой отправлю. Нечего шляться. Или так: ты, Иринка, загримируешь его под четвертого павиана. Обратно полетит вместе с Фукудой. На нашем "Хрюше" я его не потерплю, - повернувшись к нам с Ярдой, режиссер пронзил нас взглядом бледно-голубых глаз и добавил: - Вы были правы, парни, и я прошу у вас прощения. Петр Манфред - лентяй, каких свет не видел. Уклоняется от работы - значит, не наш человек. Чужой в Профкоманде.
Мы знали, что он говорит серьезно, Ирка Ламач умел признавать собственные ошибки. С этой минуты Манфред не
Вечер выдался сырой. Природа источала умиротворяющие ароматы. Даже носорог перестал реветь. Наверное, превратился в параинтеллигентного и понял, что рабочее время окончено и стараться сверхурочно нет смысла. Три обезьянки слонялись возле "Поросенка" с таким видом, будто с самого начала были в нашей компании. Мы разожгли огонь, пели у костра и радовались, что избавились от Петра Манфреда, который добровольно прыгнул за борт. Вернемся домой, помощник режиссера к тому времени поправится, и будем колесить по Галактике, как прежде, чтобы людям было на что смотреть по вечерам у пластивизоров, в домашних тапочках и с бутылкой пива в руке. Приятно думать, что твоя работа нужна людям и что ты делаешь свою работу профессионально. Мы не считали себя гениями или героями космоса, каким возомнил Петр Манфред, явно кем-то сожранный, если он по дурости не взял с собой на прогулку энергомет. Мы не гении, мы - рядовые пластивидения. Обыкновенные трудяги Профкоманды.
Когда костер погас, мы отправились спать. На фиолетовом небе не было видно звезд, а эффектное освещение Ярды потрескивало в расщелинах скал. Голубой носорог снова заревел, и Ирина уверяла, что он рыдает. Наверное, так и было. Я бы тоже рыдал, если б меня перекрасили в голубой цвет. Мы договорились поискать Манфреда утром. Но все получилось иначе. В четыре утра, когда солнце уже стояло на горизонте, нас разбудила Петра Плавецка, дежурившая в тот момент.
– Манфред объявился!
– доложила она, и ее не по-женски низкий голос гулом отозвался в репродукторах, установленных на всем корабле. Держу пари, каждый думал, как я: ну и что? Стоит ли вставать в такую рань из-за этого мерзавца? Глаза слипались, когда Петра снова заговорила:
– Идите же сюда кто-нибудь. Ирка, слышишь? Иди сюда.
Голос дрожал или дребезжали старые репродукторы? С нашей развалюхой ничего толком не поймешь. Я влез в комбинезон, напялил тяжелые ботинки на босу ногу и пулей вылетел из дверей. Наверное, Манфред напился, негодяй, и пристает к Петре. Ну, парень, держись теперь. Получишь в морду с самого утра. В коридоре бухали двери кают, по лестницам топали башмаки. Все собрались в командирском отсеке. На экране ничего не было видно. Я, видимо, опоздал. Побледневший Ламач орал на нас, чтобы мы не толпились и шли наружу. Я подумал, что ему нужны свидетели великой экзекуции, но потом увидел, что и он, и Петра очень взволнованы. Что-то случилось. Минуту спустя мы стояли у трапа корабля. Ян, Амос и Коменский дружно сказали:
– С - доб-рым - ут-ром!
Но нам было не до них. По склону одного из двух холмов, охранявших нашу посадочную площадку, к нам спускалась пестрая процессия, которую, восседая на низкорослых шестиногих конях, составляла группа лиц, одетых в блестящие доспехи и пурпурно-голубые плащи. Некоторые несли желто-бирюзовые знамена с замысловатыми серебряными орнаментами. Словно застыв, они тихо плыли по воздуху над самой травой.
– С ними Петр Манфред...
– прошелестела Алена.
Впереди всех, рядом с могучим всадником, закутанным в белоснежный, расшитый золотом плащ, несся Петр Манфред с гордо поднятой головой. Лучи восходящего солнца золотили волосы цвета вороньего крыла. Процессия направлялась прямо к нам. Приблизившись на пятьдесят метров, человек в белом одеянии поднял руку, и пешие с конными замерли. Шестиногие кони опустили голову
Петр Манфред был неузнаваем. Он постарел и возмужал за одну ночь. Вырос и окреп в плечах. Робостью он никогда не отличался, но теперь царская самоуверенность прямо-таки искрилась в нем, словно иллюминация Ярды Боухача. Чужаки подарили ему костюм и доспехи. Грудь прикрывал серебряный панцирь с богатой чеканкой, инкрустированный чернью. Лишь плаща не хватало - этого символа власти - да шлема на голове. Наверняка сам отказался, чтобы не закрывать свою шевелюру. И еще один подарочек достался ему от новых друзей: на правом плече восседала птица с перепончатыми крыльями - именно того вида, который мы вчера наблюдали с Ондрой на охоте.
– Приветствую тебя, Иржи Ламач, - обратился Манфред к шефу с нелепой церемонностью, - разреши представить тебя королю страны Прааль Его Величеству Виру III. Король, перед тобой - Иржи Ламач, командир экспедиции из далеких миров.
Птица с перепончатыми крыльями потопталась, взглянула на короля и что-то проверещала. Король кивнул, снял стальную рукавицу и плавным жестом коснулся лба, а затем правой стороны груди. Мы остолбенели. Надо было, наверное, пасть на колени и биться головой о землю, но такое поведение не пристало Профкоманде. Тем более что эти явно мыслящие существа грубо противоречили закону Иоганссона, всем законам природы, по которым развивалась деятельность человека в космосе последние триста лет с момента математически выверенного доказательства важнейшего из них. С законом Иоганссона шутки плохи, можно запросто полететь из Сети! Все это видение, фата-моргана, сонный бред. Короче, спокойствие и еще раз спокойствие, а то начнутся неприятности с Галактическим институтом! Я поймал себя на том, что наклоняю голову. Покосившись на женщин, я заметил, что они пытаются изобразить некое подобие книксена. У короля, как и его подданных, было широкое продолговатое лицо. Под маленьким носом кисточкой торчали усы, щекотавшие пухлые губы. Брови начисто отсутствовали, и большие, слегка косившие глаза золотистого цвета без белка производили жутковатое впечатление.
– Король Вир III приветствует тебя, - проскрипела птица, восседавшая на плече Манфреда, - он позволяет тебе говорить.
Всеобщее смятение прервала Петра Плавецка, по-прежнему дежурившая в командирском отсеке и наблюдавшая происходящее на мутных экранах. В репродукторе над входом раздался ее голос:
– Фукуда на связи!
Мы дружно взглянули на экран ручного пластивидения. Это безусловный рефлекс пластивизионщика. Без наручных пластивизоров никто из нас не уснет. Даже если настанет конец света, даже если появится король инопланетян, нарушивших закон Иоганссона о неповторимости развития разума в космосе, мы в первую очередь обратим взоры на ближайший экран, на котором идет Наша Передача.
Фукуда как раз преодолевал шеститысячный рубеж. Он был великолепен, как всегда. Стоя с раскинутыми руками, являл собой совершенство в шелковой униформе звездного коммодора со знаменем Свободного сообщества людей за спиной, он всем своим видом излучал силу и счастье. Его речь должна была тронуть зрителей пластивидения до слез:
– Братья и сестры, я обращаюсь к вам из глубин космоса, куда человеческий разум донес знамя прогресса. От имени вас всех я продолжу путь. Это вы в моем лице стоите сейчас на пороге неизведанного, смотрите моими глазами в холодные космические дали. Какие преграды ждут нас? Я пока не знаю этого. Но я заверяю вас: ваша поддержка - источник моей силы! Верьте: я готов!
Автомат переключился на камеры снаружи, и мы увидели "Викинг" в полном великолепии - этакий старинный собор, отражающийся в зеркальной глади озера и окруженный искрящимися выхлопами двигателей. Ирина Попеляржова, само собой, прослезилась от волнения.
– Коммодор в форме, - прошептала Алена Ланхаммерова, - шикарная выйдет передача. Сенсация, во всех округах с пару недель будут говорить только о ней.
Экраны потемнели, и это вернуло нас к действительности. Мы всё так здорово продумали, передача вышла бы что надо, если б не этот подарок.