Вселенная файа. Трилогия
Шрифт:
Он снова печально вздохнул. Как бы то ни было, он знал, что даже любовь не вечна, - она кончается, как всё в этом мире... или становится тем, что ему не по силам нести. Он чувствовал светлую грусть... и больше - ничего.
Так окончилась его жизнь с Хьютай.
Но она вечно будет с ним, - в его памяти.
......................................................................................
Он ещё раз вздохнул и осмотрелся. Собравшиеся вокруг него явно не собирались ничего делать, - как, впрочем, и исчезать. Анмай понял, что если он не хочет сидеть здесь до бесконечности, он должен разобраться с ними сам.
– Ты тоже будешь вечно жить в моей
– Я не стремился к уничтожению "Астрофайры", но ты погибла лишь из-за моей бездумной жестокости. Я никогда не смогу простить себя. Ведь в решающий миг я даже не вспомнил о тебе, даже не задумался, что именно я делаю. Я делал это во имя всего нашего народа, но это не оправдывает меня. Прощай.
Девушка кивнула, повернулась, сделала один шаг и растаяла в воздухе - просто исчезла, словно не существовала никогда. Анмай почувствовал неожиданную тоску.
Он повернулся к Нэйсу. Память создает свою версию реальности, отражающую сущность её владельца, и Нэйс напоминал зомби из третьесортного фильма ужасов, - в реальности с такими ранами он просто не смог бы стоять на ногах. Анмай понимал, что это мерзко и несправедливо, но ничего не мог с собой поделать, - он ненавидел Нэйса. Сначала за его глупую, детски наивную жестокость, и ещё больше потом, - за то, что он, Анмай, отчаянно нуждался в нем, нуждался в его помощи, - и бесстыдно манипулировал им. Но он никогда не мог и не хотел переменить себя, свою сущность. И он всегда сильнее всего ненавидел тех, в ком воплощались его собственные тайные черты. А Нэйс всё же оказался лучше его, он смог искупить себя, а Анмай, трусливый чувственный Анмай - нет.
Слова им были не нужны, они просто смотрели в глаза друг другу, - двое юношей, двое сыновей одного народа, внешне очень похожих, только один был истерзан, обожжен и окровавлен, в его глазах был свет сострадания, - а второй сидел перед ним в свободной, гибкой позе, и улыбался. В этой усмешке, едва открывающей белые зубы красивого рта, было нечто невыразимо скверное.
Две стороны одной и той же сущности смотрели друг на друга, - не добро и зло, а два разных знания. Один знал всё о том пути страданий, который называют жизнью, второй - лишь о том, что ему нужно делать, чтобы однажды оказаться здесь. Анмай оказался прав, и Нэйс понимал это, - дважды пойманный Вэру в одну и ту же ловушку, дважды отдавший ему свою жизнь, проиграл и теперь, - его огромные глаза заполнились невыразимой мукой, изо рта сбежала струйка крови, - и он исчез, уже навсегда.
Анмай вздохнул. В конечном счете, мальчишеская тоска по нездешним землям, - а может, желание убежать от собственной тайной тяги к смерти, - оказались сильнее всего того, что он сам считал правдой...
Он поднял глаза. Те, кого он раньше считал своими друзьями, исчезли, остались лишь враги изначальные, но с ними ему было проще.
– Я всегда ненавидел вас, - обратился он к безмолвным ару.
– В конечном счете, вы сами навлекли на себя свою судьбу. Вы безо всякой причины истязали меня, и всё, что я сделал потом, я считаю самой естественной реакцией. А теперь вон из моей мечты!
Ару зашумели, поднимая оружие, но глаза Вэру светились ровной, безжалостной яростью, - и ару застыли, сжались, а потом вдруг исчезли, как всегда исчезали в его снах после пробуждения.
– А вы чего ждете?
– Анмай повернулся к Философу и Ами.
– Вон из моей мечты!
Ничего не произошло. Окрус и Ами продолжали безмолвно смотреть на него. Анмай задумался. Он уже было
– И что же мне с вами делать?
– вслух спросил он.
Ответа не последовало. Две пары глаз продолжали смотреть сквозь него с ледяным презрением. Даже если это был бы лишь сон, Анмай почувствовал бы себя неуютно, - всё же, он сидел обнаженным перед двумя, в общем-то, чужими и вдобавок явно враждебно настроенными людьми.
Он поднялся, - ленивым кошачьим движением. Не то, чтобы он совсем их не боялся, но здесь, на этой бесконечной равнине под белым, - траурно-белым, - небом, здесь, где кончались все пути, где его мечты обрывались, - ничего произойти не могло.
Он осмотрелся, - вокруг не было ориентиров, но он инстинктивно чувствовал направление, - и пошел, осторожно ступая босыми ногами по острому каменному крошеву. Те двое стояли у него на пути, но он просто обошел их, - ему очень хотелось их потрогать, узнать, настоящие ли они, но его удержал страх. Что ж, раз они не хотят исчезать, - пусть стоят на этой унылой, мертвой равнине. А когда он посмотрит назад, - их уже не будет...
– Стой!
Анмай повернулся. Говорил Ами, - ровным, даже красивым голосом.
– Ты нам задолжал кое-что...
– А не пошел бы ты на...
– улыбаясь ответил Анмай.
– Ты, гад!
– Ами всадил в него очередь из своего нелепого автомата, - вспышки, треск, что-то сильно ударило Вэру в грудь... и всё.
Он недоуменно взглянул на себя, потом рассмеялся. Здесь, в физической реальности, эта запоздалая неуязвимость из сна была уже верхом нелепости.
Ами бросился к нему. Прежде, чем Анмай успел что-то сделать, он ударил его в лицо, - файа упал, инстинктивно выставив руки. Локоть правой попал в острый угол монолитной плиты, - гадко хрустнуло, руку пронзила дикая боль, и она мгновенно отнялась, - до самого плеча.
Боль темной яростью взорвалась в сознании. Анмай приподнялся, сжимая в здоровой руке увесистый осколок базальта. Короткий взмах, камень мелькнул в воздухе, - и Ами тоже взвыл, хватаясь за лицо. Между его пальцами брызнула кровь, - и испарилась, не долетев до камня. Затем Ами кинулся на него. Анмай еле успел увернутся от пинка в промежность, подставив бедро. Тем не менее, он тоже взвыл от боли.
Это уже совершенно не походило на сон, но он всё же не мог разглядеть толком своего противника, - нечто расплывчатое, полупрозрачное, однако обладающее кошмарной силой, - Вэру подбросило высоко вверх, и с силой швырнуло вниз, обдирая спину о камни. Искаженная, словно преломленная в стеклянном шаре фигура навалилась сверху. Сражалась она вовсе не по-человечески, - нечто воздушно-липкое пыталось обхватить Вэру, задушить, раздавить его. Он вырывался изо всех сил, - а его крутило, выгибало до хруста в позвоночнике, выворачивало руки и ноги, било о камни, сжимало так, что трещали ребра. Вэру казалось, что он прилип к поверхности огромного, прыгающего по равнине мяча. Пока ему удавалось сберечь затылок, и он надеялся, что твердая, из костей и мускулов спина не очень пострадала от ударов, - но каждый отзывался всё более сильной болью, словно с неё содрали кожу, а теперь прижимали к открытым ранам раскаленное железо.