Вселенная в одном атоме: Наука и духовность на служении миру
Шрифт:
Со временем я узнал обстоятельства этого поразительного научного достижения. Мне представилась возможность побеседовать с некоторыми учеными, работающими в этой области, в частности с генетиком Эриком Ландером из Массачусетского технологического института, который показал мне свою лабораторию в Институте Броуда, где множество мощных компьютеров работали над расшифровкой генома, и продемонстрировал некоторые этапы вычисления последовательностей генов.
На одной из конференций «Жизнь и сознание» Эрик объяснял сложность генома, сравнивая его с ганджуром, собранием текстов, приписываемых традицией самому Будде и переведенных на тибетский язык. В этом собрании содержится более ста томов, каждый из которых насчитывает около трехсот страниц. Вся «книга» человеческого генома содержит двадцать три «главы», двадцать три человеческие хромосомы, и в каждый набор
«Представим себе, — говорил Эрик, — что за миллионы лет копирования этой книги в ее текст постоянно вкрапливаются небольшие неточности, подобно тому, как при переписывании от руки ганджура в него могут вкрасться грамматические ошибки, подстановки слов и разночтения. Эти ошибки будуг повторяться пои последующих копированиях, что в дальнейшем станет основой для возникновения последующих вариаций, и так далее. Некоторые из таких оплошностей могут не оказывать никакого влияния на прочтение текста, тогда как другие будут иметь далеко идущие последствия. В таком каноническом тексте даже одна с виду незначительная ошибка, например, замена частицы с отрицательной на утвердительную, может полностью изменить смысл всего предложения. Мутации, сопровождающие эволюцию живых организмов, подобны именно таким случайным изменениям в написании».
Согласно мнению биологов, с которыми мне доводилось беседовать, большинство ученых согласны с тем, что все генетические мутации являются совершенно случайными. Но когда изменение уже совершилось, вступает принцип естественного отбора, который предоставляет наибольшие шансы для выживания лишь самым приспособленным особям. Как сказала на конференции «Жизнь и сознание» в 2002 г. американский биолог Урсула Гуденаф: «Все мутации совершенно случайны, отбор же абсолютно целенаправлен». С философской точки зрения мне видится совершенно непротиворечивой идея о том, что все эти мутации, имеющие далеко идущие последствия, происходят естественным путем, но то, что они совершенно случайны, — такой ответ меня не удовлетворяет. Остается открытым вопрос: следует ли саму эту случайность понимать как объективное свойство реальности или же как некий род скрытой причинности?
В отличие от науки в буддийской философии не обсуждается вопрос о том, каким образом живые существа возникли из неживой материи. На самом деле в буддизме отсутствует даже признание того, что этот вопрос представляет собой реальную философскую проблему. В лучшем случае здесь существует неявное предположение о том, что возникновение живых организмов из неживой материи есть просто одно из проявлений закона причинности, результат неких первичных условий и природных законов, управляющих всем бытием. Тем не менее в буддизме существует признание проблемы понимания того, как чувствующие живые существа возникли из основы, не наделенной способностью к переживаниям.
Здесь виден интересный контраст между буддизмом и современной наукой, который, возможно, отчасти является следствием сложных исторических, социальных и культурных различий в условиях развития этих двух традиций изучения мира. Для современной науки, по крайней мере, с философской точки зрения, критическая граница проходит между неживой материей и живыми организмами, тогда как буддизм более склонен рассматривать разделение мира на бесчувственную материю и чувствующих существ.
Можно задать вопрос, почему существует различие между этими двумя подходами? Одна из возможных причин того, что современная наука придает такое большое значение переходу от неживой материи к живым существам, лежит в самих основах методологии науки. Я подразумеваю здесь редукционизм, но скорее не как метафизическую установку, а именно как методологический подход. Основной подход науки состоит в том, чтобы попытаться объяснить феномены с точки зрения их элементарных составных частей. Как может жизнь возникнуть из безжизненного? На одной из конференций «Жизнь и сознание» в Дхарамсале работающий в Цюрихе итальянский биолог Луиджи Луизи рассказал мне об исследованиях его группы, которая занимается проблемой лабораторного зарождения жизни. Ведь если современная теория происхождения жизни из сложно организованной неживой материи верна, ничто не мешает создать жизнь искусственно, собрав воедино все необходимые для этого условия.
Буддизм проводит это разделение совершенно по-иному — между чувствующими существами и бесчувственным миром, — поскольку главной задачей
Фундаментальное различие между буддизмом и наукой — проводим ли мы в своем рассмотрении черту между чувствующими существами и бесчувственным миром, или же между живыми организмами и неживой материей, — проявляется, кроме всего прочего, в том, как эти две исследовательские традиции подходят к рассмотрению сознания. С точки зрения биологии, сознание представляет собой вторичное явление, будучи характеристикой только некоторой части живых организмов, но не жизни в целом. В буддизме же, поскольку здесь понятие «живое» относится лишь к чувствующим существам, сознание становится первоочередной характеристикой жизни.
Одно из неявных допущений, которое я часто обнаруживаю, знакомясь с традицией западной мысли, состоит в том, что в истории эволюции само существование человека имеет некий исключительный статус. Эта исключительность часто понимается в таких терминах, как «душа» или «самосознание», которыми, как предполагается, наделены одни лишь люди. Возникает даже представление о трех стадиях развития жизни: неодушевленная материя, живые организмы и человеческие существа. В основе такой точки зрения лежит идея, что люди относятся к совершенно иной категории организмов, чем растения и животные. Строго говоря, такой подход нельзя назвать научным.
В противоположность этому, если мы рассмотрим историю буддийской философской мысли, то обнаружим, что здесь животные считаются гораздо более близкими к человеку организмами, чем растения, поскольку и люди, и животные относятся к категории чувствующих существ. Такое понимание основывается на представлении о том, что, если рассматривать их с точки зрения способности к переживанию, между людьми и животными нет существенной разницы. Животные, точно так же, как люди, стремятся избежать страданий и обрести счастье, а также испытывают боль и удовольствие. С буддийской точки зрения, и люди, и животные, наделены одинаковой, но разной степени сложности способностью, называемой по-тибетски шепа (тиб. shes pa), что значит «сознание». В буддизме отсутствует представление о какой-либо уникальной, имеющейся лишь у человека «душе». С точки зрения наличия сознания, различие между людьми и животными является лишь количественным, но не качественным.
В ранних буддийских писаниях существуют различные повествования о человеческой эволюции, которые затем повторяются в многочисленных более поздних текстах раздела Абхидхармы. Буддийский космос в этом описании состоит из трех сфер: мира желаний, мира форм и мира отсутствия форм, которые представляют собой ряд все более утонченных состояний бытия. Мир желаний характеризуется тем, что пребывающие в нем живые существа способны испытывать чувственные желания и боль; именно в этой области обитают люди и животные. В противоположность этому в мире форм совершенно отсутствует боль, и пребывание в нем характеризуется преимущественно чувством наслаждения. Тела обитателей этого мира состоят из света. И наконец, мир без форм находится всецело за пределами любых физических восприятий. Пребывание в нем сопряжено с состоянием полной равностности, и существа этого мира лишены какой-либо материальной телесности, пребывая на нематериальном, ментальном плане. Существа высших уровней мира желаний, а также обитатели миров форм и бесформенного относятся к числу небожителей. Следует заметить, что на все эти области распространяется действие Первой благородной истины. Эти райские обители, о попадании в которые мы, возможно, мечтаем, непостоянны; все они подвержены своим собственным видам страданий и перемен.