Вселенная
Шрифт:
Что произойдёт, когда Мэри будет выпущена из чёрно-белой комнаты или когда ей дадут цветной телевизор? Узнает ли она что-нибудь или нет? Кажется очевидным, что она узнает нечто о мире и о том, как мы воспринимаем его. Но в таком случае необходимо признать, что её предыдущее знание было неполным. Но она обладала всей возможной физической информацией. Ergo существует ещё что-то, что мы должны знать, и физикализм ложен.
Мэри может знать все физические факты о цвете, но кое-чего она ещё не знает: «на что это похоже» воспринимать красный цвет. Следовательно, в мире есть что-то, кроме физических феноменов. Этот аргумент не просто демонстрирует, что мы не в состоянии объяснить новый опыт Мэри на языке
Как и в случае с Китайской комнатой, мытарства Мэри связаны с относительно невинной формулировкой мысленного эксперимента, однако на практике такая ситуация решительно невозможна. «Все физические факты о цвете» — это просто уйма фактов. Вот пример такого факта: знает ли Мэри, что я поранился, когда на прошлой неделе резал лук? Знает ли она положение, импульс и частоту каждого фотона видимого света во всей Вселенной? А что насчёт Вселенной в прошлом и будущем? Как и в случае со «всеведущим, всемогущим и всеблагим существом», мы весьма условно представляем себе, что означает формулировка «все физические факты о цвете», но далеко не ясно, описывает ли такая характеристика какую-либо чёткую концепцию.
* * *
Когда на примере Мэри мы пытаемся доказать, что Вселенная обладает не только физическими свойствами, зыбкость физических фактов — ещё не самая большая проблема. Гораздо хуже, что «знания» и «опыт» — также весьма скользкие понятия.
Рассмотрим злоключения Мэри с точки зрения поэтического натурализма. Существует конкретное базовое описание нашего мира, которое можно дать в терминах развивающейся квантовой волновой функции или, возможно, на более глубинном уровне. Другие концепции, к которым мы апеллируем, скажем «комната» и «красный», — это элементы словарей, позволяющих построить удобные приблизительные модели определённых аспектов базовой реальности в конкретных областях применения. Так, например, мы изобретаем феномен «личность», который определённым образом соотносится с базовой реальностью, — причём, возможно, в принципе нелегко дать дефиницию такому феномену, но на практике он легко узнаваем.
У таких «людей» есть различные признаки, например «возраст» или «рост». Один из подобных признаков называется «знания». Человек знает что-либо, если может (более или менее успешно) верно отвечать на вопросы об этом либо эффективно выполнять связанные с данным феноменом действия. Если надёжный человек нам скажет: «Линда умеет поменять покрышки на автомобиле», то мы с высокой субъективной вероятностью должны предположить, что человек по имени Линда способен ответить на определённые вопросы или выполнить некоторые действия, в данном случае заменить спустившую шину. Наличие знаний у человека соответствует наличию определённых сетей синаптических связей между нейронами в мозге этого человека.
Итак, нам говорят, что человек по имени Мэри обладает определёнными знаниями — она осведомлена обо всех физических свойствах цвета. Приобретёт ли она «новые знания», когда выйдет из комнаты и впервые увидит цвета?
Всё зависит от того, что именно мы имеем в виду. Если Мэри знает все физические факты о цвете, это означает, что на некотором уровне её мозга расположены нужные синаптические связи, позволяющие верно отвечать на вопросы, касающиеся физических свойств цвета. Когда она на самом деле увидит красный цвет, в зрительной доле коры ее мозга сработают определённые нейроны, которые, в свою очередь, активируют другие синаптические связи, «воспоминания о том, как выглядит красный цвет». По условиям мысленного эксперимента в реальности ничего подобного с Мэри не происходило — соответствующие нейронные связи у неё никогда не срабатывали.
Когда Мэри выходит из комнаты и эти нейроны наконец срабатывают, узнает ли она «что-то
Доказывает ли этот аргумент, что во Вселенной есть что-то, кроме её физических свойств? Естественно, нет. Мы просто искусственно разграничили два множества синаптических связей: «те, которые образуются при чтении книг и постановке научных опытов в чёрно-белой комнате» и «те, что возникают при стимуляции зрительной доли коры головного мозга при восприятии фотонов красного света». Такой способ описания наших знаний о Вселенной возможен, но он не единственный. Знания могут попадать в мозг различным образом, но сами знания от этого не изменяются. Это не тот аргумент, из-за которого стоило бы дополнять наши успешные модели естественного мира совершенно новыми категориями.
Мэри могла испытать, что такое красный цвет. Она могла соорудить датчик, который подключается к голове, отправляет электрохимический сигнал прямо в зрительную долю коры головного мозга, активирует именно то впечатление, которое мы именуем «видеть красный цвет». (В конце концов, по условиям эксперимента Мэри — блестящий учёный.) Мы можем запретить ей делать такую вещь, определяя, как именно она должна «изучить все физические факты о красном цвете», но это будет произвольное ограничение с нашей стороны, а не глубокая догадка об устройстве реальности.
Ситуация Мэри перекликается с избитой загадкой: «А мы с тобой одинаково видим красный цвет?». Речь не о длинах волн, а о том, одинаково ли мы с тобой воспринимаем красное. В строгом смысле — нет; моё восприятие красного цвета связано с определёнными электрохимическими сигналами, пронизывающими мой мозг, а у вас в мозге при восприятии красного цвета идут другие электрохимические сигналы. Итак, в самой занудной трактовке они не могут быть совершенно одинаковыми; ситуация точно такая, как если бы мы сказали: «Мой карандаш — не то, что твой; пусть они и выглядят совершенно одинаково, но ведь один из них принадлежит мне». Однако моё восприятие красного цвета, вероятно, весьма напоминает ваше, просто потому что мозг у нас с вами очень похож. Обо всём этом интересно поразмышлять, но это не такой «водоворот», из-за которого следовало бы отвергнуть Базовую теорию как основополагающее описание всего и вся.
Сам Фрэнк Джексон впоследствии пересмотрел свои первоначальные выводы об аргументе знания. Как и большинство философов, он признаёт, что в основе сознания лежат чисто физические процессы. «Хотя некогда я и был научным диссидентом, теперь я капитулировал», — пишет он. Джексон считает, что Мэри-цветовед помогает интуитивно подчеркнуть, почему сознательный опыт несводим к чистой физике, но этот пример нельзя считать убедительным аргументом, который бы позволял сделать такой вывод. Самое интересное — показать, как обманчива наша интуиция. Наука снова и снова подсказывает, что зачастую так и есть.
Глава 41
Зомби и сюжеты
Дэвид Чалмерс, предложивший формулировку «сложная проблема сознания», — вероятно, самый известный современный сторонник того, что физическую реальность требуется дополнить некой составляющей, которая бы позволила объяснить сознание и, в частности, учесть тот внутренний опыт, с которым связана Сложная Проблема. Одним из излюбленных инструментов для решения данной проблемы является ещё один мысленный эксперимент, в котором рассматриваются философские зомби.