Вселенские Соборы
Шрифт:
Упрощенно, по-солдатски мыслящие Феодосий и Флакилла пришли на Восток с искренним вдохновением помочь здесь укрепиться и возобладать единственно законному для провославной церкви никейскому богословию. Но при богословской неискушенности Феодосия была опасность, что его здесь запутают греческие хитрецы богословия. По прибытии Феодосия в Константинополь ариане предложили императору повидаться лично с самим Евномием. Созомен пишет, что страх овладел всеми православными, особенно при мысли о красноречии Евномия. И они через Элию Флакиллу добились, чтобы личная встреча императора с Евномием не состоялась.
счастью, в Фессалонике, которую Феодосий избрал своей правительственной резиденцией, главой церкви был епископ Асхолий, твердый «никеец», друг Амвросия Медиоланского, a на Востоке – Василия Великого. Феодосий тут заболел, решил креститься и отдал себя как духовный сын в послушание Асхолию. Встав с одра болезни, Феодосий решил провести на деле все меры, которые ему советовал и Асхолий в области церковной и которые ему, как человеку западному, были заранее
Тут уместно упомянуть об одной подробности, характерной для Феодосия как человека западного склада, – волевой и тотальной преданности авторитету церковной иерархии. Когда он в течение двухлетнего оккупационного управления Фессалоникой натолкнулся на зародыш военного бунта, он учинил генеральную кровавую расправу над военными частями. За эту чрезмерную жестокость епископ Асхолий просто не пустил Феодосия в церковь, снял с него парадные одежды и облек в рубашку кающегося. И Феодосий повиновался. Исполнил долг церковной дисциплины.
В 380 г. Феодосий тотчас после болезни и крещения издал свой эдикт – манифест о вере, в котором наложил на болеющий разбродом Восток просто западную вероисповедную норму. Вот текст нового церковного закона: «К жителям города Константинополя. Желаем, чтобы все народы, какими правит власть нашей милости, следовали той религии, которую божественный апостол Петр передал римлянам… и исповеданием которой прославляются первосвященники Дамасий и Петр, епископ Александрии, муж апостольской святости, чтобы мы все, согласно апостольскому установлению и евангельскому учению, верили в одно Божество Отца и Сына и Св. Духа, при равном величии их и благочестивой Троичности (sub рагісі Majestate et sub pia Trinitate)».
«Христианам, повинующимся этому закону, повелеваем прилагать к себе имя кафоликов. Прочих же дерзких и безумствующих присуждаем нести бесчестие еретического учения. Собрания их не должны называться церквами. И они сами будут подвергнуты наказаниям не только по божественному осуждению, но и по нашему повелению, принятому по небесному внушению – quam ex coelesti arbitrio sumpserimus» (Cod. Theodos. XVI, I, 2).
Итак, все, кроме никейцев, лишены звания кафоликов. Это объявлялось в перспективе созвания всевосточного собора, который и должен был это церковно оформить.
Константинополь возглавлялся епископом Демофилом, представлявшим до сих пор официальное омийство. Тем временем забитая православная группа с наступлением фактической свободы веры в конце дней Валента при содействии православного епископата Каппадокии и Антиохии пригласила к себе пастыря, y которого не оказалось паствы. Это был св. Григорий Богослов из пустого Сасима, где он уже не жил, a еще в 375 г. сбежал оттуда в уединение в Селевкию Исаврийскую. Св. Григорий в конце 379 г. приехал в Константинополь, остановился в доме своих родственников. И тут в скромной комнате открыл богослужение, назвав свою церковку «Анастасия» – в знамение воскресения православия. Конечно, официальные церковные власти не давали покоя «раскольнику». Св. Григорий, невзрачный по внешности, сначала не понравился избалованным столичным блеском константинопольцам. Но скоро пленил всех силой своего красноречия. Народ стал стекаться к нему. Официальная церковь (омийская) устроила на Пасху даже погром церкви Григория. На нее направлена была толпа пьяного и буйного народа, убившая одного из сотрудников Григория. Но православные крепились. Ждали защиты от нового императора.
Константинополь был бурлящим котлом. Св. Григорий Нисский саркастически изображает это необычайное, свойственное эллинизму, и антично-философскому, и новохристианскому, умственное возбуждение. Ничего такого не было и не могло возникнуть среди других православных национальностей последующей эпохи. Сам Григорий Нисский не без удивления нам рассказывает об этом: «Одни, вчера или позавчера оторвавшись от черной работы, вдруг стали профессорами богословия. Другие, кажется прислуги, не раз битые, сбежавшие от рабьей службы, с важностью философствуют о Непостижимом. Все полно этого рода людьми: улицы, рынки, площади, перекрестки. Это – торговцы платьем, денежные менялы, продавцы съестных припасов. Ты спросишь их об оболах (копейках), a они философствуют о Рожденном и Нерожденном. Хочешь узнать цену на хлеб, отвечают: «Отец больше Сына». Справишься: готова ли баня? Говорят: «Сын произошел из несущих». Все это формулы евномианские».
Однако император Феодосий ради выполнения своей программы выдвинул Григория, этого невзрачного внешне, маленького ростом и почти лысого вождя православия, и вознес его над столичной толпой. Издан был приказ о передаче омиями в руки Григория кафедрального храма 12 апостолов и св. Софии. На другой день волнение дошло почти до мятежа. A император решил вести скромного провинциала Григория в храм св. Софии самолично. Столичные гарнизоны встали шпалерами, сдерживая народ. Враждебные зрители усеяли все окна и балкончики и тогда уже двух- и трехэтажных константинопольских домиков, деревянных, как и до последнего времени. «Храм, – описывает обстановку сам Григорий, – окружен был воинами, которые в вооружении и в большом числе стояли рядами. Туда же, как морской песок и туча, стремился, непрестанно увеличиваясь, весь народ с гневом и стоном на меня, с мольбами обращаясь к императору. Улицы, ристалища, площади, даже дома с двумя и тремя этажами наполнены были снизу доверху зрителями – мужчинами, детьми и старцами. Везде суета, рыдания, слезы, вопли – точное подобие города, взятого приступом… A я – доблестный воитель
Все церкви перешли к православным. A Демофил вместе с бежавшим из Александрии Лукием осели за стенами города.
Император, «назначивший» епископом Григория, понимал, что еще собор епископов должен утвердить его. И потому весь вопрос еще отодвигался до собора. В предвидении этих перемен на константинопольской кафедре издавна глубоко переживавшие умаление чести Александрии ее епископы задумали в этот момент провести на столичное место своего человека. Ничего особо беззаконного в этом замысле Александрии не было. Раз Константинополь очутился в положении res nullius, раз «антиохийцы» уже заслали туда в лице Григория Богослова своего кандидата для занятия столичной кафедры, то естественно, что и Александрия задумала и организовала, не без тайного заговора, захват столичной кафедры кандидатом-александрийцем. Таковым был некий «философ» цинической школы Максим, исповедник никейского православия. Он картинно одевался под философа и аскета в мантию, носил длинные волосы. Все это оказалось приправленным хитрецой и актерством. Св. Григорий по простоте принял Максима как собрата, поместил y себя, поил и кормил его. Между тем александрийская купеческая хлебная колония в Константинополе готовила целый переворот, чтобы сбросить с кафедры Григория. С очередным караваном из Александрии прибыла в столицу группа египетских епископов для поставления Максима во епископа столицы. Чуждый коварства и доверчивый, Григорий даже приветствовал их своей речью. Вскоре Григорий заболел и слег. Этим воспользовался пригретый им друг предатель Максим. Храм Григория «Анастасия» был отперт. Воровски влилась в него группа египетских епископов и начала чин хиротонии над Максимом. Но секрет не утаился. Друзья болящего Григория узнали, в чем дело, и разогнали этот постыдный собор. Прерванная хиротония перенесена была на рассвете в дом какого-то музыканта-флейтиста и там закончена. Надо понять все ошеломление и возмущение бесхитростного Григория. Потом он сатирически описывал эту авантюру: как прибыли в столицу «соглядатаи – Аммом, Апаммон, Арпократ, Стип, Родон, Анубис, Ерманубис – египетские боги в виде обезьян»… Обманутый и внезапно прозревший, Григорий, как из рога изобилия, рассыпает пред нами беспощадные сатирические детали, как Максим пред тем дурачил его. Он носил длинную шевелюру, a она оказалась искусственным париком. Поэтому какой-то момент обрядового пострижения волос Максима он называет «состриганием шерсти с собаки»… «У нас в городе был человек женоподобный (очевидно, Максим брился, как очень многие египтяне), какое-то египетское привидение, злое до бешенства, пес (киник), и пес из мелких, уличный прислужник, безголосое зло, китовидное чудовище, красный, черноволосый, курчавый, косматый; Максим не принадлежал уже к числу мужчин. О том изгнании, которому подвергся Максим за срамные дела, он говорил, что потерпел ради Бога. Он был наказан бичами, a мне казался победоносцем» (Migne P. Gr. 37, col. 1081, 1096). Григорий не щадит и самого Александрийского епископа Петра (младшего брата Великого Афанасия), но, конечно, наиболее злостным считает самого Максима. Петре Григорий пишет укоризненно: «У него было двойное перо, которое без труда писало все, хотя бы одно другому противоречило. На него-то, старца, наседал Максим, требуя себе престола, который надеялся получить в Константинополе, a в противном случае грозя, что самого Петра не оставит на престоле».
У епископа Петра и y александрийцев кроме мотивов честолюбия их кафедры и борьбы в союзе с Римом против возвышения епископа «Нового Рима» был лозунг борьбы за само православие (тень Великого Афанасия), за выкуривание арианского духа, который свил себе гнездо в Константинополе, но эта излишняя и запоздалая претензия была «отмщена» ходом церковной истории, вознесшей над Александрией в данном случае именно Константинополь и с ним вместе подлинных восточных епископов-новоникейцев во главе с Мелетием Антиохийским. Это произошло через собранный Феодосием Великим в 381 г. собор в Константинополе, ставший
Собрал его император. Но декрета о созыве не сохранилось, и потому задачу собора приходится определять по его деяниям. Есть известие, что вызванному в Константинополь в начале 381 г. готскому арианскому епископу Вульфиле с его готскими собратьями-епископами Феодосий обещал собрать собор «о вере». Но Вульфила умер (70 лет). Император после этого изменил свое намерение. В изданном указе он воспретил споры о вере. Но собор Феодосию нужен был для урегулирования практических вопросов на Востоке, начиная с вопроса о замещении столичной кафедры, которое он учинил пока своей волей и которое осуждалось Александрией. Оживилось поблизости от Константинополя и арианство в форме пневматомахии. Хотя новоникейство и взяло морально перевес на Востоке, но было еще много неясностей в отдельных областях и епархиях. Нужно было восторжествовавшему православию дать общеобязательную соборную санкцию. Так толкует цель собора Григорий Богослов в своем биографическом стихотворении: «Для утверждения благочестивого вероучения».