Вселенский расконвой
Шрифт:
– Попробуйте вначале уголь. А там будет видно, – содрогнулся Тот, тяжело вздохнул и двинулся на половину Нинти. – Из города никуда не уезжайте, еще поговорим.
Вынырнул из атмосферы богадельни и окунулся в негу благовоний, как будто бы попал на церемонию в храм – величественную и торжественную. А это и была церемония, впрочем, без намека на таинство – Нинти принимала ванну. Собственно, как ванну – пленительная, в чем мама родила, она плескалась в небольшом бассейне. Тут же стоял служитель лулу, жрал свою хозяйку глазами и резко выделялся цветом кожи на фоне алебастровых стен. Черное на белом – сексуальное, мускулистое, готовое на все.
– А, дядя, ты? – отреагировала Нинти, легла на спинку и помахала в воздухе точеной ногой. – Может, побарахтаемся на пару? Тебе нравится по-собачьи?
Тон ее был двусмыслен, интонация похабна, стройная ножка – верхом совершенства.
– Да нет, дочка, надо бы поговорить, – сразу же набрал дистанцию Тот, – чтобы потом, не дай бог, до дела не дошло…
К Нинти, как бы там ни было, он относился хорошо. Во-первых, умна, во-вторых, красива, в-третьих, и это самое главное, плоть от плоти Учителя. А то, что не в меру любвеобильна и слаба на передок, так это от избытка гормонов, от здорового естества, от крепкой, несомненно в Ана, сексуальной организации. Ведь если глянуть в корень, без ханжества и лживых догм, каждая нормальная женщина по сути своей блядь,
– Ну, раз не хочешь по-собачьи, тогда можно и поговорить, – усмехнулась Нинти и без тени смущения подалась из воды, тело у нее было восхитительно гладким, как стекло, полностью, по традиции, лишенным растительности. Сразу же к ней подскочил мускулистый, набросил полотенце, почтительнейше застыл и, получив приказание в виде быстрого кивка, принялся бережно вытирать свою хозяйку. С чувством, старательно, трепетно, не спеша, похоже, это очень нравилось им обоим.
– Я не буду читать тебе морали, дочка, – тихо и по-ануннакски начал Тот. – Твоя личная жизнь – это твоя личная жизнь. Только вот в последнее время она начинает вредить общественной. Думаю, тебе лучше уехать.
– Вот как? – удивилась Нинти, хмыкнула, качнула головой и подошла к самшитовой, с инкрустациями, лежанке. Бросила полотенце, устроилась на животе, сделала знак своему мускулистому. – И куда же, если не секрет?
– Подальше от Энки и от Энлиля. Подальше от всех прочих входящих. Подальше от Шумера и Междуречья. – Тот дружелюбно подмигнул. – Туда, где тебя еще не знают и не называют, извини меня за резкость, блядью и шкурой из Совета Богов. Место обитания в первом приближении я тебе уже присмотрел. Немного поработать руками, и там все будет, как в той сказке:
В долинах зелень буйная произрастет.На холмов же склонах вина и меда будет урожай.И вырастут забалум-деревья и самшит.А на вершинах сад раскинется фруктовый…Между тем служитель Нинти подошел к лежанке, умастил маслами тело госпожи и принялся с экспрессией работать ручками – мять, поглаживать, постукивать, трепать. Причем, как сразу заметил Тот, ручками весьма шаловливыми – то, что он творил, было не очень-то похоже на массаж, вернее, это был массаж специфический, сугубо эротический. Вернее, откровенный петтинг.
– Ах, дядя, – Нинти тяжело вздохнула, вздрогнула, судорожно выгнулась в спине, – я так боюсь старости. Дряхлости, ветхости, замшелости. Времени, когда за глаза меня будут называть не блядью, а коровой. Старой, вонючей, никому не нужной коровой. А время это, дядя, увы, не за горами, вакцины-то ведь уже больше нет, чего нельзя сказать о гене. Вот я и живу настоящим, на всю катушку, считая, что день без оргазма прошел впустую. Даром, напрасно, зря, – Нинти вдруг замолчала, всхлипнула, встала рывком на четвереньки и уже в экстазе, не владея собой, громко застонала от наслаждения – да, похоже, нынешний денек начался для нее как надо.
– Ладно, дочка, пока. Дай-то тебе бог, – не стал мешать действу Тот, резко засобирался и уже на улице, в носилках, улыбнулся ходу своей мысли – а ведь это идея. Корова. Буренка. Телка божьей милостью. Священная, сакральная, символизирующая плодородие. Родившая, допустим, солнце, звезды, месяц и чего там есть еще. Рога ей, атрибутику, легенду подлинней, и все, извольте бриться, культ, в общем, готов. Тот самый, тройной очистки, ханумак для народа. Как там по магански-то корова? Хатхор? Очень хорошо. Осталось теперь только определить ее в стойло. Да, честно говоря, не такое уж это и стойло – заброшенный командный пункт на космодроме в Тельмуне [62] . Не райское, конечно, место, не долина в Междуречье, ну да ничего, Нинти не дура, выживет [63] . Пусть, пусть поработает ручками, ножками и головой, не одним только органом своего малого таза. Не слизистым каналом – серым веществом. Так думал Тот, устроившись в носилках, мерно раскачивающихся в такт шага рабов, а сам невольно чувствовал презрение к себе. Рама и Имхотеп там, в горах Тибета, срывают покровы с Тайны всех тайн, а он, увы, здесь, погрязнув в рутине, копается в вопросах на уровне лобка. С другой же стороны, кто будет копаться-то? Великий Воин Нинурта? Мокрушник Мочегон? С ходу выворачивающий матки и кишки Красноглаз? Или засевший в своем Орлином логове Шамаш, взирающий на все с высот Кедровой горы [64] ? А копаться надо, необходимо, и как можно глубже, причем со всей возможной тщательностью, решительностью и напором, ибо речь идет о деле, начатом Великим Аном. Великим ануннаком, Учителем, Предтечей. Память о котором предать, суть втоптать в грязь, ни за что нельзя. И в первую очередь ему, Тоту, обязанному Ану всем…
62
Синайский полуостров.
63
Синайский полуостров представляет собой пустошь, на его юге возвышаются гранитные пики, центральную часть занимает высокогорное плато, а в северной части простирается неплодородная равнина, окруженная цепью низких гор и холмов. Вдоль средиземноморского побережья тянется полоса песчаных дюн. Но там, где есть вода, – в оазисах или в долинах пересыхающих рек, русло которых наполняется во время коротких зимних дождей, растут пышные финиковые пальмы, фрукты, овощи, здесь есть пастбища, где пасутся овцы и козы.
64
Легендарная Кедровая гора в Ливане. На вершине ее, в Баальбеке, и по сей день сохранилась знаменитая Баальбекская платформа, в основании которой уложены огромные каменные глыбы. Создать нечто подобное даже и в наши дни человечеству едва ли по силам.
Ласково светило солнце, ветер трепал листву, мерно покачивался, думал о своем Тот, Посвященный и Мудрец. Мысли его были возвышены, сильные руки чисты, доброе сердце горячим, а лысая голова холодной. Словно горный, кристально прозрачный, хрустально звенящий ручей.
…И вот злобный Сетх стал готовить заговор. В число заговорщиков вошли царица Эфиопии Ассо и с ней еще семьдесят два сообщника, недовольных правлением Осириса. Сетх тайком измерил рост брата и по этой мерке изготовил роскошный деревянный саркофаг, украшенный золотом и каменьями. Когда саркофаг был готов, Сетх и остальные заговорщики устроили званый пир, на который пригласили и Осириса.
В разгар празднества Сетх велел принести саркофаг и поставить на обозрение пирующим, дабы гости могли полюбоваться. Все стали наперебой выражать восхищение великолепным изделием. Тогда Сетх как бы в шутку сказал: «Ложитесь по очереди в этот саркофаг! Кому он придется впору, тот и получит его в подарок».
И вот однажды Сетх отправился на ночную охоту в Дельту и там, бродя по камышам, случайно наткнулся на саркофаг. Он развязал ремни, откинул крышку и, увидев мертвого Осириса, пришел в ярость. Изрыгая проклятья, злодей выхватил меч, разрубил тело брата на четырнадцать частей и бросил их в воду. Позднее жена Осириса Исида собрала их все, кроме фаллоса: его съели рыбы – оксиринх и лепидот. С тех пор египтяне считают этих рыб священными…
Шел третий день Праздника Летнего Солнцестояния, близился рассвет, ритуал перерождения Великого Осириса был в самом разгаре. Меж огромных, покрытых росписью колонн струился благовонный дым, звучали кимвалы и шушан-удуры, во внутреннем дворе Абидосского храма давали волнующую мистерию. Вначале Ра под видом Муркота по полной разбирался с Апопом [65] – кромсал его цветастое, из пальмовых волокон тело огромным тесаком. Содействовали ему в этом пантера Мавдет, волчара Упуайт [66] и резко положительный змей Михента. Затем Тот в обличье павиана пронзал копьем чудовище Магу, а помогали ему в этом Шу, Геб, Осирис и сам Птах. Действо завораживало, народ впал в экстаз, от многотысячной толпы разило пивом и потом. А еще чесноком… Да, скоро, скоро на небе появится Саху, вслед за ним с восходом Солнца взойдет Сотис, и в Египте начнется Новый год, который принесет благословенный разлив Великой реки. Со всеми вытекающими благоприятными последствиями [67] .
65
Мифический гигантский змей, заглатывающий ежедневно Солнце.
66
Ясности нет – одни считают его шакалом, другие волком.
67
Саху – созвездие Ориона. Согласно древним воззрениям, Осирис ассоциировался с ним. Тело бога было начертано на небесном контуре созвездия Саху, в котором видели шагающего человека с вытянутой вперед рукой, держащей звезду. Сотис – Сириус. Днем Нового года в Египте считался день совпадения подъема Сириуса с восходом Солнца, он совпадал также с началом разлива Нила.
«Ну и жара. Ну и вонь, – Энки выругался про себя, горестно вздохнул и с бережением, чтобы массы не заметили, пошевелился на троне. – Вот, блин, жизнь. Жопа как не родная, отсидел. Так и до простатита недалеко».
Строго говоря, в бедственном положении находилось не только его седалище. Голова, увенчанная короной Хеджет [68] , гудела и была словно теллуриевая, тело в царских, с заабом [69] , одеждах взопрело, как мышь, руки в кольцах, браслетах и перстнях утомились держать эти чертовы атрибуты [70] . Такие вот голимо сакральные дела – мистерии и ханумак для трудового народа. Придумали, растакую мать, херню, ни вздохнуть, ни пернуть. Вернее, не придумали – придумал. И ведь не дьявол же, не Сатана, не Вельзевул – он, он, Ярчайший Светоч Разума, Мудрейший Среди Мудрых. Достопочтенный Тот. Вон он, паскуда, притулился в сторонке, в компании херихебов [71] и верхних жрецов, вместе с Иерофантом и Старейшиной Зала опускает эрпатов на долю малую в храм. А что ему? Приехал, пошатался, проинспектировал Сокровищницу, поездил по ушам и благополучно свалил. Конечно, благополучно, на планетоиде-то лафа, это вам не по Нилу-реке вниз на парусной тяге. Шамаш небось горючее ему без крика наливает, по самое по некуда, лишь только подмигни, а тут уже полгода как до Нинти не добраться, и спинным мозгом чувствовать, что трахает ее Энлиль. Сволочь. Гнида. Падла. Баловень судьбы. Во всем. Ведь даже тогда, при жеребьевке, ему достался Нижний Маган – Черная конкретно земля [72] , плюнь – и что-нибудь да взойдет. Что, что… Просо, пшеница, полба, ячмень, овощи, бобовые, разноцветный лен [73] . А система мощеных дорог? А обширные охотничьи угодья? А прямой – торгуй, не хочу – выход к Средиземному морю? Это не считая фантастических климатических условий, позволяющих снимать по три урожая в год [74] . Так что хрен большой и толстый в обе руки – нет на свете счастья. Справедливости тоже, блин, нету. Есть только имя, сосватанное Птахом, до жути символичное, на маганский манер. Действительно, ведь так и получается – надо усраться и не жить [75] . Да, перспективка хоть куда. Еще хорошо, что…
68
Хеджет (белая) – головной убор повелителя Верхнего Египта.
69
Драгоценности (шумерск.).
70
Круг и плеть – атрибуты царской власти.
71
Херихеб – жреческий титул, означает: «обладающий праздничным свитком папируса». Херихебы следили за тем, чтобы религиозные церемонии выполнялись в соответствии с ритуальными предписаниями, большую роль они играли в заупокойном культе. Египтяне приписывали херихебам обладание магической силой и считали их могучими волшебниками.
72
Кемет (Черная земля) – так называли египтяне свою землю.
73
Египтяне владели секретом выращивания разноцветного льна.
74
Все это было возможно благодаря разливам Нила – воды его приносили плодородный, оседающий на берегах ил. Было, потому что сейчас, после постройки Ассуанской плотины, в Ниле больше нет ни крокодилов, ни ила. Впервые за тысячи лет на полях Египта применяют искусственные удобрения.
75
По-египетски Осирис – Усере.