Вселенский заговор. Вечное свидание (сборник)
Шрифт:
– Спасибо, – машинально сказала Маруся.
– Спасибо, – повторил и Гриша.
– Может, вас куда подвезти, оттопыренные? Из нашей промзоны хрен выберешься, а под вечер вообще дело дохлое.
Грек подвёз их почти до Кутузовского проспекта, а дальше они решили идти пешком, хотя путь был неблизкий.
В киоске Гриша купил им по мороженому, они шли в толпе и ели мороженое.
– Я очень за тебя переволновался.
– Я так и поняла. Папа ещё больше волновался! Так буйствовал!.. Он меня теперь даже к тёте Лиде не отпустит, это точно.
– Да брось ты, Марусь.
– Я думала, ты меня стукнешь. Когда я Греку дверь открыла.
Он сбоку посмотрел на неё.
– Я хотел, – вдруг признался он. – Честное слово!.. То есть я бы, конечно, тебя не стукнул…
– Ну, конечно, нет, – перебила Маруся. Она старалась его утешить! – Просто ты…
– Да. Я испугался.
– Ты за меня не бойся.
– Как я могу за тебя не бояться?!
…Опять получалась какая-то острая секундная неловкость, как тогда, перед летним душем со слонами и жирафами. Как будто неискренность, нечестность, а чтобы получилось честно, нужно на что-то решиться. На что?.. И как именно решиться?..
– Давай завтра опять съездим в Малаховку, только на этот раз к жене Басалаева, – заговорил Гриша, ещё углубляя эту неискренность. Жена Басалаева его совершенно не интересовала. – Всё же нужно понять, откуда у него такие деньги! И на офис на Петровке, и на фильм. Насколько я понял, эти киношники хоть и прикидываются дебилами, на самом деле ребята профессиональные и востребованные.
– Не очень-то они и прикидываются.
– Может, Басалаев продал дом вместе с женой?.. И таким образом обогатился?..
Маруся грустно на него посмотрела: ей было неловко от неискренности и нечестности. Ведь они с самого детства не врали друг другу. Почему врут сейчас? И в чём врут?..
– Меня выгонят с работы, если я опять буду отпрашиваться. Поедем лучше послезавтра, у меня только ученики, но я всех отменю. Таким образом я разорюсь, но что теперь поделаешь?..
Решётка забора казалась бесконечной. Она была очень солидной, не то что на участке у профессора Астрова. И липы высажены по обе стороны тропинки, как в аллее.
– Гришка, если б ты был пошляк, – сказала Маруся, – ты бы сейчас непременно высказался про аллею Керн и про «Я помню чудное мгновенье».
– Мгновение – это прекрасно, но вот знаешь, за что я на него злюсь всю жизнь?
– На кого? – не поняла Маруся.
– Да на Пушкина!
– За что?!
– За то, что он «Фауста» до конца не перевёл, бросил! «Корабль испанский трёхмачтовый, пристать в Голландию готовый: на нём мерзацев сотни три, две обезьяны, бочки злата, да груз богатый шоколата. Да модная болезнь: она недавно вам подарена». А он бросил. Как он мог?!
– Я не знаю, – сказала Маруся.
– То-то и оно.
Возле калитки стояла пыльная машина, похожая на автомобиль режиссёра Грекова, но побольше и поновее, а калитка была затейливая, в чугунных розах и завитушках. И никакого звонка.
Гриша потянул калитку и зашёл на участок. Маруся за ним.
– Маргарита Николаевна! – крикнул Гриша и прислушался. –
– Интересно, это она на такой машине ездит? – тихонько спросила Маруся. – Сама?..
– Сейчас узнаем. Маргарита Николаевна!..
На высоком крылечке ухоженного дома неслышно появилась женщина в сарафане и босиком. Она немного постояла, молча разглядывая их, а потом спросила резко:
– Вы кто? Что вам нужно?
– Здравствуйте, – сказал Гриша, останавливаясь. – Нам бы с вами поговорить.
– Мне не о чем с вами говорить. Я вас не знаю. Если вы журналисты и по поводу моего мужа – уходите. Юру вчера похоронили.
– Зато нас знает профессор Астров, – ни с того ни с сего заявил Гриша. – И мы не журналисты! Вы можете уточнить у него, кто мы такие.
Маргарита ещё постояла, а потом подобрала подол сарафана и сбежала с крыльца. Она была молода, гораздо моложе, чем Маруся представляла себе супругу бородатого Басалаева.
– Вы ученик профессора Астрова?
– Не совсем. Но я помогал ему чинить насос.
Она улыбнулась:
– Тогда, выходит, вы слесарь?
Гриша улыбнулся в ответ и помотал головой: нет, не слесарь.
– Пойдёмте вон там посидим, под яблонями. В доме душно.
Гриша посмотрел в ту сторону. Там был небольшой яблоневый садик, отделённый от лужайки цветами, которые стояли и висели в причудливых кованых подставках. Как видно, эта самая супруга занималась цветоводством. Посреди всей этой немного английской красоты и впрямь под яблонями был вкопан большой дощатый стол. Вокруг вольно располагались плетёные кресла, и в некотором отдалении висел полосатый гамак, натянутый между двумя соснами, а за ним теснились вишни. Похоже, там начинался вишнёвый сад, классический.
Райское место, одним словом!..
– У меня есть небольшой самовар, – говорила между тем Маргарита. – Если вы умеете ставить самовар, у нас будет самый настоящий чай. Если не умеете, я вскипячу чайник.
– Я умею ставить самовар, – сказал Гриша и зачем-то покачал раскидистый цветок на длинном верёвочном подвесе. – Хорошо тут у вас.
– Мне тоже нравится.
Маруся помалкивала.
Она всегда немного терялась в присутствии красивых и взрослых женщин.
Самовар был и вправду небольшой, всего стаканов на пять, – Маргарита заметила, что такие в старину назывались «эгоистами», потому что пить из него предполагалось в одиночестве, – и стоял на пеньке, сияя на солнце самодовольным боком. Рядом в траве помещалась корзина с сосновыми шишками – на растопку.
– Вода в канистре, канистра на крыльце, – проинформировала Маргарита и спросила Марусю, как её зовут.
Маруся сказала как.
Эта женщина в сарафане до земли, очень коротко стриженная, какая-то решительная, что ли, казалась ей инопланетянкой. На загорелых пальцах без всякого маникюра – всего одно кольцо, широкое, состоящее из разноцветных полос, тоже инопланетное, словно передатчик, сияло, как начищенный бок самовара.
Маруся в её присутствии робела и конфузилась.
Гриша притащил самовар и стал поджигать тоненькие лучинки, вытянутые из той же корзины.