"Всем сердцем с вами". Клара Цеткин
Шрифт:
Все это недоступно огромному количеству мужчин и женщин… Народу! Который все хотят любить и жалеть и которому никто не может помочь…
Не может? Неужели нет выхода? Или она еще не видит его? Но где его искать?
Клара уже слышала о шумных спорах, которые разгораются под низким потолком ресторанчика «У павлина» неподалеку от дома Клары.
Один раз она видела, как оттуда выходил, окруженный мужчинами, Вильгельм Либкнехт. Во всем его облике Кларе видится печать упрямой мысли и мужества. Она знает, что Август Бебель и Вильгельм Либкнехт выступали в рейхстаге против войны.
Клара
Похоже, что Гейнц даже драться не умеет! Хотя ростом чуть пониже колонны на базарной площади. Зато Гейнц знает многое, он слушает разговоры клиентов «Павлина»… Например, о том, что в загородной харчевне «На развилке» собираются рабочие и ведут запрещенные речи…
Клара недолго думает:
— Гейнц, я хочу послушать, что там говорят!
— Что ты, Клара! Там ругательски ругают хозяев… И молодой девушке…
— Я переоденусь парнем, — перебивает Клара.
— У меня есть костюм, из которого я давно вырос… — нерешительно говорит Гейнц.
Сумерки. На безлюдном перекрестке в условном месте переминается с ноги на ногу мальчишка. Гейнц едва узнает Клару. Ее светлые волосы выбиваются из-под картуза, а короткие штаны и куртка, порядком потертые, не по ней, но такой неказистый парнишка вполне может щеголять в одежде старшего брата.
— Я теперь Карл, слышишь? Не спутай! — приказывает она.
Сорвиголова! Если бы уважаемая фрау Эйснер, ее мать, узнала!
Клара прыгает в двуколку и перехватывает у Гейнца вожжи:
— Маус, вперед!
Пони Маус трогается…
Тележка тарахтит по крупному булыжнику окраины.
Очень весело трястись так по пустынной проселочной дороге. Клара нарочито хриплым голосом мальчишки запевает песню:
— На лесной полянке девушка-смуглянка…
Гейнц охотно вторит:
— Деревенскую польку пляшет под шум листвы…
И оба вразброд, но с жаром вытягивают:
— Ах, почему же, ах, почему же пляшет она без музыкантов, совсем одна?..
Вопрос этот остается невыясненным, потому что Маус отказывается перейти чепуховый ручеек…
— Ты удачно назвал его, в самую точку! — говорит Клара. — Это самый трусливый пони на свете [2] .
Клара никогда не бывала в таких местах. В тесном помещении накурено, все плавает как в тумане. А народу!..
— Откуда они все? — робко шепчет Клара. Гейнц объясняет:
2
Маус — мышь (нем.).
— Тут ткачи с фабрики Ротберга. Их легко узнать по тому, как громко они говорят, прикладывая к уху ладонь. Кузнецы тоже здесь. У них темные руки в рубцах
— А… Гейнц! — кричит хозяин за стойкой, завидев вошедших. — Как здоровье дядюшки Корнелиуса? Садись к столику у окна!
Хозяин собирает со столов пустые кружки и заменяет их полными, не забывая подкладывать под них новые картонные подставочки, по которым ведется счет выпитому.
— Скажи спасибо Гейнцу, хозяин! — громогласно объявляет груболицый человек. Его красное лицо и толщина выдают любителя пива.
— За что же? — Хозяин ожидает какого-нибудь подвоха.
— За то, что он посещает твою паршивую пивную! Когда Гейнц станет хозяином «Павлина», он будет подавать тебе только два пальца, как это делает наш мастер!
Все кругом смеются. Гейнц густо краснеет. Клара обижена за него: он никогда не будет гордецом! Даже если окажется хозяином ресторана!
Разве он не смеется вместе с ней над чванной Бертой, дочкой мукомола Шманке?
Клара внимательно слушает, о чем шумят вокруг.
— Подавись он своей лавкой! Я лучше будут подыхать с голоду, чем покупать это дерьмо! — кричит фальцетом пожилой человек с большой бородавкой на лысине.
— Все равно с тебя вычтут, не за то, так за другое, — меланхолически замечает его собеседник, прихлебывая пиво из литровой кружки.
— Мне надо кормить шестерых, — отвечает пожилой. — А эти лавки — чистое свинство! Когда это было видано, чтобы принуждали закупать в фабричной лавке? На черта мне ихняя файнлебервурст [3] , если я могу купить просто лебервурст, не тратя лишку за одно слово «файн»!
3
Файнлебервурст — ливерная колбаса высшего качества (нем.).
— Э… Фриц! Зато «файн» тебе записывают в книжку, а денежка остается у тебя в кармане, — басит собеседник.
— А в получку сдерут втридорога! — вставляет кто-то. — Для того и заведены эти лавки, чтобы драть семь шкур с рабочих.
— Что же получается? Что мы опять в дураках!
— Держись, Фриц! Скоро Железный кирасир введет налог на бородавки! — кричит кто-то под общий смех.
Да, они смеются, хотя в общем-то им не до смеха. Но почему-то всюду, где собираются простые люди, всегда звучит шутка, часто горькая.
Среди общего шума вскакивает на стул парень в вельветовой куртке:
— Друзья! К нам пришел товарищ Курт! Сейчас он нам кое-что скажет…
Видно, этого Курта здесь знают. Тотчас воцаряется тишина. Все смотрят на плечистого молодого человека.
Он рассказывает, как боролись рабочие за свои права в разных городах Германии.
— Главное — это организованность! В одиночку хозяин скрутит каждого, но все вместе мы сила! Каждый день забастовки стоит хозяину таких денег, что он волосы на себе рвет… Недавно закончившаяся война была очень выгодна владельцам фабрик. Они держат в руках всю промышленность страны и диктуют свои законы. Кто же может противостоять им? Только организация рабочих!