"Всем сердцем с вами". Клара Цеткин
Шрифт:
Несчастье — смерть отца — еще больше сплотило маленькую семью, и постепенно Клара становилась ее опорой, надеждой матери, примером для младших. Что же произошло? Как могло случиться, что Клара стала чужой в своей семье?
«Исключительный закон против социалистов» породил массовый психоз в буржуазных кругах. Оголтелая пропаганда реакционных идей проникала в каждый дом.
Вероятно, Августа Шмидт не без сожалений порвала со своей любимой ученицей. Но для матери Клары подлинно драматическим был уход Клары из семьи.
Черный закон
Да, ее дочь встречается с молодыми людьми, называющими себя социалистами. А один из них, этот красивый и красноречивый русский, кажется, неравнодушен к Кларе и, видимо, пользуется взаимностью…
Что ж! Дело молодое!.. И хотя фрау Эйснер, конечно, желала более выгодной партии для Клары, но ей и в голову не приходило требовать разрыва с Осипом Цеткином…
Все изменилось в обстановке после принятия «Исключительного закона». Дружба с русским эмигрантом Цеткином уже теряла свой безобидный характер. Она становилась «безнравственной и опасной связью с противоправительственными элементами»… Веселые дружеские встречи молодежи в маленькой квартирке теперь могли уже быть расцененными как «сборища недовольных существующим порядком»…
К тому же в доме подросла вторая дочь — Гертруда. Как отразятся предосудительные знакомства Клары на репутации младшей сестры?
И если по натуре мягкая и тактичная фрау Эйснер боялась обидеть Клару резким словом, это нисколько не останавливало Гертруду. Младшая сестра открыто восставала против старшей, против ее знакомств…
И это глубоко оскорбляло Клару. Она не хотела раздоров в семье и покинула отчий дом со стесненным сердцем: она была преданной дочерью и любящей сестрой. Но эти чувства не могли помешать ей идти по избранной дороге. С упрямо сжатыми губами Клара оставила родной дом. Она шла навстречу битвам и бедам, навстречу своей любви. Навстречу новым опасным временам.
Под игом «Исключительного закона» пропаганда социализма стала делом тайным и рискованным.
Рабочие предприятий Шманке собрались в мучном складе, куда устроился кладовщиком социал-демократ Отто Вильдергаузен. В дождливый вечер на берегу Плейсы в помещении, забитом мешками, можно было чувствовать себя в сравнительной безопасности. И все же пикеты патрулировали у склада.
Убедительно и просто говорил Осип Цеткин об организованном выступлении рабочих-мукомолов, об их требовании освободить товарищей, арестованных как зачинщиков недавней забастовки.
— Закон Бисмарка — проявление силы правительства? Да, конечно. Но вместе с тем и его слабости! Потому что именно страх перед ростом нашего влияния, перед тысячами, пославшими социалистов в рейхстаг, побудил канцлера к крутым мерам! А наша сила — единство. Единство в большом и малом! И если завтра на фабричный двор выйдут все рабочие, Шманке схватится
Цеткин говорил о том, за что арестованы товарищи, освобождения которых будут добиваться завтра на фабричном дворе. О мужестве деятелей партии, продолжающих борьбу…
— Жандармы! — крикнул с порога пикетчик. Цеткин схватил за руку Клару и потянул за собой.
Кто-то впереди указывал им путь огоньком фонаря. Между рядами мешков они пробирались к щели в дощатой стене. В щели светлел кусок неба с голубоватой звездой.
Они спустились к реке.
— Скорее! — Бородатый человек оттолкнулся коротким веслом.
На следующий день Клара появилась на фабричном дворе Шманке. В судках, в каких носят завтрак жены рабочих, она принесла листовки… Полиция ворвалась на фабрику, когда там шел митинг. Кларе удалось выбраться, хотя резиновая дубинка больно прошлась и по ее спине.
На нелегальном собрании в квартире мастера Мозермана товарищам представили Клару Эйснер, молодую учительницу, вступившую в партию в черный год «Исключительного закона».
Все было очень обыденно, хотя партия была вне закона, собрания ее тайными, а члены ее преследовались полицией.
Была простая встреча за столом с чашкой кофе и необыкновенно вкусными рогаликами, которыми славилась жена мастера Мозермана. Поглаживая лысину, мастер сказал товарищам: «На эту девицу, даром что она молода, можно надеяться». А смешливый литейщик Макс Хельвиг, уже отведавший тюремной похлебки, сейчас же вставил прибаутку насчет того, что молодость — помеха только в приюте для престарелых, намекая на новые правила, по которым в дома призрения принимали теперь только стоящих на пороге смерти.
— Отныне, где бы ты ни была, в каких бы обстоятельствах ни оказалась, у тебя есть товарищи, в любой момент готовые поддержать тебя, — заключил Мозерман.
Она запомнила этот день, крупное, иссеченное морщинами лицо Мозермана и его напутствие в новую жизнь.
Она началась для нее тотчас же.
Клара узнала Лейпциг рабочих окраин. Лейпциг поселков, теснящихся вокруг заводов, мельниц, пекарен.
Клара увидела жизнь без прикрас, и книжная мудрость, не отступив, приняла в себя бурный поток действительности.
Из дома фабриканта Гашке Клару уволили после того, как она заступилась за горничную хозяйки, которой та надавала пощечин. Из дворца Гогенлоэ она ушла из-за стычки с Альбрехтом, племянником хозяина, молодым офицером из свиты кайзера, приехавшим в гости к дядюшке.
— Почему эта особа проходит через парадный ход? Разве у вас нет входа для прислуги?..
Альбрехт задал свой вопрос по-английски в присутствии Клары. И она тут же ответила ему на прекрасном английском: «Я учительница, а не прислуга…» — «Воображаю, чему вы научите моих кузин…» — прервал ее Альбрехт.