Всем смертям назло
Шрифт:
– Спокойно, – сказал Гурьев. – Спокойно. Пока – никакой паники. Подождите ещё минуту, Владимир Иванович. И выключайте.
В полной тишине караульного помещения раздавался только один звук – мерный стук запущенного одним из дежурных офицеров метронома. Наконец, вечная минута истекла, и Ладягин выключил рубильник. Прошло около трёх минут, прежде чем изображение с камеры вновь проступило на экранах. Собравшиеся вглядывались в него, хотя там по-прежнему мало что удавалось разглядеть. Гурьев выпрямился:
– Всё. Пойду, взгляну, что происходит. Георгий Аполинарьевич, смените опять катушку в аппарате и срочно отдайте отснятое в проявительную. Я никаких особых надежд не питаю, однако, возможно,
– Яков Кириллович…
– Всё в порядке, господа. Ну, насколько это вообще возможно в данной ситуации.
– Вы думаете, он… уничтожен? Мёртв?
– У нас есть только один способ это проверить, – кивнул Гурьев, направляясь к двери.
Близнецы «молчали». Пожалуй, это была единственная по-настоящему хорошая новость. Поскольку в остальном ничего хорошего не было.
Ротшильд лежал, завалив голову набок. Поза не оставляла никаких сомнений – Виктор мёртв. Что называется, мертвее не бывает. Вместо цветущего лица уверенного в своём могуществе, богатстве и интеллекте мужчины, каким был Ротшильд ещё несколько часов назад, на Гурьева смотрела искажённая мучительной гримасой маска из серо-жёлтой, покрытой старческими пигментными пятнами, кожи. Кожа на шее тоже опала, обнажив торчащий кадык. Ввалившиеся щёки и виски, закатившиеся глаза, фиолетовые губы – за несколько минут барон Натаниэль Виктор лорд Ротшильд постарел на несколько десятилетий. Гурьев мысленно содрогнулся, представив, какие ужасные ощущения сопровождали кончину этого человека – наверняка последние секунды казались ему вечностью. Вздохнув, он расчехлил фотоаппарат.
Вернувшись в «караулку», Гурьев в ответ на невысказанный вопрос присутствующих кивнул.
– Вы это предвидели, – с ноткой осуждения в голосе проговорил священник.
– Да, отче, – Гурьев поднял на него свой взгляд. – Не то чтобы предвидел – предполагал. Выдающийся экземпляр. Просто хрестоматийный пример. Достоин быть занесённым в анналы. Всё начинается с жажды справедливости, потом – масонские игры, плавно переходящие в увлечение коммунизмом и мистикой одновременно, потом парочка убийств во имя великих целей – и пожалуйста вам, готовенький контейнер для беса. Получите и распишитесь.
Отец Даниил хотел что-то сказать, но в последний момент передумал. Гурьев кивнул:
– Ладно. Владимир Иванович, вы можете заняться, чем у вас там запланировано. А лучше всего – отдохните, выпейте граммов сто – сто пятьдесят водки. Георгий Аполинарьевич и вы, Евгений Алексеевич, – Гурьев посмотрел на второго дежурного офицера, – проводите господина Ладягина и составьте ему компанию. Я сейчас вызову вам смену – надо заняться делом. Телом. Вадим Викентьевич, Николай Саулович – операцию осуществляем в соответствии с планом, у нас ещё семнадцать часов с минутами.
– Ничего не меняем?
– Нет. Зачем? – Гурьев пожал плечами. – Вот только его подопечными из Кембриджа мне придётся срочно заниматься. Но это мы оставим до момента, когда подготовим все материалы.
– Не хотите поручить это мне? – прищурился Матюшин. – Не всё же в кабинете штаны просиживать.
– Да помилуйте, вы же только что из Андорры вернулись, – улыбнулся Гурьев. – Впрочем, если хотите – отговаривать не стану. Займитесь. Определите вероятности, посмотрите, есть ли подходы. Только не забывайте, Бога ради: это не шпионы и не марионетки, а настоящие юные британские патриоты, искренне ненавидящие свой буржуазный образ жизни и саму свою принадлежность к правящим слоям общества. Интереснейшее явление, надо заметить. И деньги им предлагать ни в коем случае нельзя, хотя теоретически мы, конечно же, можем их купить оптом и в розницу. Справитесь, Николай Саулович?
– Я учёл свои прошлые ошибки, Яков Кириллович, –
– Несомненно. Надеюсь на вас, Николай Саулович – второго шанса нам с вами никто не предоставит, – кивнул Гурьев. – И ещё: примите к сведению, что двое из них, имена я позже назову, – определённо гомосексуалисты. – Увидев на лицах Карташева и Осоргина отчётливо обозначенное отвращение, он радостно кивнул: – Ну да. Мы – все в белом, а они – растленные негодяи, жиды и педерасты. Господа, это физиология. Химия. И мы с вами не в духовной семинарии, а на войне. Учитесь пользоваться, а пылать благородным негодованием будете после победы. И когда вам показывают или рассказывают что-нибудь донельзя омерзительное, – улыбайтесь. Тренируйтесь. Поначалу улыбки у вас будут стеклянно-идиотские, но постепенно соответствующие мышцы лица обретут надлежащую гибкость. Понятно?
– Так точно.
– Это радует. Товарища Немецкого [30] отправьте по назначению – картина маслом «Всё смешалось в доме Облонских» будет именно сейчас прекрасно смотреться в нашей галерее. Он, конечно, не Ротшильд, но и недооценивать его не следует.
А с господином Быстролетовым [31] , подумал Гурьев, я пообщаюсь позже – если он объявится. Этот персонаж может оказаться весьма интересен, уж больно биография пёстрая. В конце концов, лучше сменовеховец, чем коминтерновец, и два природных русских человека, один из которых – авантюрист штучного разбора, а второй – такой же, но со специфическими навыками, всегда сумеют договориться. Жаль только, что бывший граф действительно быстро летает: вербовщик – не резидент, на одном месте не сидит. Это было бы весьма занимательно – нельзя такого специалиста упускать.
30
Немецкий (Дейч, нем. Deutsch)
31
Быстролетов Дмитрий Александрович – сын К. Д. Быстролетовой и графа Александра Николаевича Толстого, врач, юрист, художник, писатель и путешественник, много лет работавший в качестве разведчика-нелегала. Никогда не состоял в какой-либо партии, был широко известен в среде русской эмиграции, в т. ч. своими настроениями и лояльностью по отношению к советской власти. «Кооптирован» в Иностранный отдел ОГПУ А. Х. Артузовым.
– Все они одним миром, – проворчал Карташев.
– И не разочаруйте меня – я вас выпускаю на сцену самостоятельно, можно сказать, впервые, – проигнорировав его реплику, добавил Гурьев. – Андорра – это так, рабочий прогон, ни одного выстрела.
– Не извольте волноваться, Яков Кириллович, – козырнул Карташев.
– Изволю, и с этим ничего не поделаешь.
– Хотите показать им… это? – спросил Матюшин, указывая подбородком в сторону киноаппарата.
– Не исключено. Пока не знаю. Вадим Викентьевич, кто у нас там выдающийся киномеханик? Прокофьев?
– Так точно, мичман Прокофьев, Яков Кириллович.
– Распорядитесь, чтобы он немедленно приступил к проявительным и монтажным работам, выделите ему помощника и проследите, чтобы монтажный материал тоже был сохранён. Это может нам понадобиться в качестве отчёта перед властями, хотя не думаю, что до этого дойдёт. Пожалуйста, предупредите господ офицеров, что зрелище до тошноты отвратительное – наш пациент похож на муху, которую паук употребил в пищу некоторое время назад. Только что паутины нет.