Всем застрявшим в лифте

Кобах Сергей Львович

— Ничего себе!! — протянул я.

— И не говори, — поддакнула из-под мышки дочка.

Мы тоже взяли хрени всякой и ломанулись на свои места.

Я как себе это помню? Деревянные сиденья, узенькие подлокотники и ноги упираются в передний ряд. А тут… ипонамама!!! Сиденья мягкие, шевеляцца для принятия положения полулежа, подлокотники широкие, и, что меня окончательно прибило, в подлокотниках подставки под стаканы! Честно скажу. Я готовил свой зад для жесткого сиденья, и увиденное повергло меня в шок.

Мы

сели. Я долго пытался настроить спинку и сиденье, пока не понял, что они двигаются только вместе. Сообразил. Устроился, расслабился и приготовился. И тут эта мандобелка на экране потащила орех. Грянул оркестр. Да, забыл сказать, что и звук я помнил тоже по своей молодости. И поэтому когда эта так называемая белка схватила орех, я ожидал ненавязчивой такой му-зычки. Но режиссер считал иначе. Он посчитал, что наступил самый торжественный момент.

И тут грохнули сабвуферы!!! Хоспади, КАК же они йопнули!!! Кресло подо мной вздрогнуло от низкочастотного БУММММ. Желудок упал вниз и, встретившись с яиаицами, задрожал вместе с ними. От неожиданности приподнявшись на ягодичных волосках и покрывшись испариной, я дернул рукой, и бумажный стакан с попкорном по витиеватой траектории ушел куда-то в темноту, по пути роняя кукурузные барашки.

— Шо за ннна?! — пискнул из темноты, как я понимаю, виденный ранее толстячок.

— Извините, — сказал я в пространство. — Теперь я пью колу, — добавил я.

Сзади раздалось судорожное шуршание жиртреста, перемещающегося по кинозалу подальше от меня.

Потом все было хорошо, наши победили, крокодилы остались голодными. Голодным остался и главный мамонт, но уже по другой причине.

Вопщем на следующей неделе опять пойду. Понравилось, однако.

В ПЕНЬ ТАКОЙ ШОПИНГ

Есть в «Икеа» такой загадочный механизм, как двери. То есть и дверями-то это чудо накурившегося слесаря назвать-то трудно. Выглядит это место пропуска в шопинговальню так: представьте себе огромную стеклянную банку, в которой с одной стороны вырезан вход и с другой соответственно выход. Представили? Но это еще не все. Теперь представьте, что внутри этой банки медленно и печально крутится перегородка, разделяющая эту банку пополам. Во-во, вот и я говорю, курнули конструкторы неслабо.

Итак, что-то мне там понадобилось по мелочи, точно не помню что, но сейчас это уже не суть важно.

В общем, прикупился я чем надо и ломанулся на выход. Но ломанулся — это, конечно, громко сказано, поскольку толпы просто гуляющих людей не позволили мне шустро выскочить на воздух. Эти самые толпы образовали небольшую очередь в эту чудо-дверь. Заскакивая парами и тройками в застеколье выхода, они как гейши семенили в соответствии со скоростью заданной крутящейся внутренней частью хитроумного девайса.

Сначала очередь заскакивала тройками.

Потом пятерками. Потом, когда терпение кончилось, они принялись утрамбовываться туда в количестве, не предусмотренном инструкцией. На слабые увещевания работника магазина сократить человекопоток из середины толпы доносилось: «Иди на х…» Судя по всему, работник представлял, чем это могло кончиться, поскольку смотрел на толпу грустными глазами застрявшей в норе таксы.

Но буржуйский миксер хоть и скрипел, но продолжал перемешивать людскую массу, выпуская партиями на волю и загребая с улицы такую же партию.

Подошла и моя очередь.

Места в тамбуре оставалось немного, но какая-то бабища килограммов под сто легонько толкнула меня, и я, как шило в задницу, влетел в тамбур. Причем бабища, подобрав груди, размеры которых вызвали бы жгучую зависть у российских коров, втиснулась вслед за мной.

— Твою мать! — захрипел я, утыкаясь носом с чьи-то лопатки и становясь похожим на камбалу. Бабища сзади пыхтела, пытаясь найти себе удобное положение, и ее туша плющила меня, как ботинок таракана.

Жуткий миксер медленно протащил нас полпути… И остановился.

«Песец пришел», — догадался я, пытаясь придать своему телу форму, угодную природе. Живот, вдавленный до позвоночника, расплющенный о чужой затылок нос и неестественно вывернутые ступни никак не хотели становиться на место.

«Еще чуть-чуть, и меня можно будет сдавать в цирк для демонстрации номера с уродами», — тоскливо подумал я. И поднял глаза. Глаза — это единственное, что не смогло изуродовать жирное человекоподобное существо, стоящее сзади, любовно называемое романтиками «кровь с молоком».

Повисший как суслик между двух бамперов, я с тоскою наблюдал, как за стеклом кипит жизнь. А она не просто кипела, она бурлила. Со стороны улицы на нас с ненавистью смотрела толпа, которая не могла попасть в магазин. Со стороны магазина народ тоже глядел на нас не с любовью.

Там же что-то визгливо кричал смотрящий за дверьми. До ушей донеслось:

— Отойдите от фотоэлементов!!!

Придурки, стоящие в первых рядах и прижатые к стеклу, как жуки в гербарии, начали шевелиться с целью посмотреть, а где же тут этот загадочный фотоэлемент? Чем и нарушили хорошо сбалансированный людской монолит.

— Твою мать!!! — заорал я, когда впередистоящая спина, попытавшись попятиться, вдавила меня в сзадистоящий жиртрест.

Почувствовав, как со спины чужие жиры обволакивают мое тело, я судорожно задергался, засучил ногами и, кажется, даже испортил воздух. Сзади над ухом раздалось тяжелое сопение тетки, и в следующее мгновение я понял, КАК правильно надо портить воздух! «Ооооо», по всей видимости, она была в этом деле редкий профессионал. От звука, который издала тетка, зазвенели витрины в магазине, а толпа на улице отпрянула от входа.