Всем застрявшим в лифте
Шрифт:
Собсно, на этом можно было и закончить, если бы обида на судьбу не стребовала положить ето на бумагу. То есть на монитор.
— Пап, ты что там творишь? — поинтересовался я спросонья. — В углу участка-то?
А там батя с упорством сваезабивочного станка со страшным грохотом внедрял в землю железные уголки. Кувалда таким размером и весом, что чемпион по метанию молота в испуге обходит ее стороной, как поршень ходила вверх-вниз, создавая непринужденный фон истребителя, преодолевающего звуковой барьер.
— Дык эта, заборчик
Зная умение бати только п…й красивых организовывать, я немного напрягся, но после раздумий пришел к выводу, чем бы батя ни тешился, лишь бы мне этой кувалдой не прилетело. Угу, батин энтузиазм молодого комсомольца вскоре заметно поубавился, и из угла донеслось многообещающее:
— Серега, а ну-ка иди, поможешь тут немного!
«Поможешь немного» означало, что заканчивать гениальнейшую стройку века предстояло мне.
— Пааап, ну паааап, — заканючил я, — а мож, ну на фиг меня? Еще испорчу что. Вон смотри, как у тебя самого красиво получается! Прям Церители местный! — бросил я комплимент.
Комплимент тут же утонул в витиеватых выражениях, из коих следовало, что если я сей момент не присоединюсь к возведению забора, то этот забор будет ограждать место моего последнего пристанища.
Проклиная наших предков, придумавших заборы, я выполз из дома и, предчувствуя нехилый геморрой, поплелся к месту рождения нового дачного шедевра — «забор зеленый, невысокий».
Забор обещался быть всего метров пять длиной и высотой около метра. В общем, небольшой такой заборчик. Но меня, до этого не занимавшегося заборостроением, даже эти объемы работ повергли в глубокое уныние. Попрощавшись с выходными, я взял доски и пошел их распускать на штакетины.
Подготовительные работы прошли на удивление гладко, и настрогав необходимое количество досок, я начал приколачивать их к забору. Батя взял на себя самую трудную работу — поддерживать вертикально штакетины, пока я, как макака вверх-вниз прибивал их к горизонтальным планкам. Странно, но с этим делом я тоже справился на ура. Оставалось самое легкое — покрасить забор в зеленый цвет.
Откуда-то из недр сарая батя приволок небольшое, на двадцать литров, ведро зеленой краски и дабы не омрачать мне радость общения с кистью, удалился пить пиво.
Шла вторая половина дня, хотелось жрать, пива и послать забор в…, то есть на… Но я не мог. Доставивший мне такую радость батя не понял бы. И я, разбавив слезами краску, сунул в нее кисть и сделал первый взмах.
Сначала я решил покрасить ту часть, которая смотрела на дачу. Через полчаса непрерывного плача и стенаний я ее покрасил и перешел на покраску обратной стороны.
А в это время на поляне резвилась дочка с таксой. Она (дочка) кидала таксин любимый мячик, а такса как подорванная неслась за ним и волокла его обратно.
Я крашу. Дите играет. Я крашу. Краем глаза смотрю
— Лови! — раздался звонкий детский голосок, и в мою сторону полетел собачий мячик. Собака, заломив рога, несется в точку предполагаемого падения мяча. Ей-то, собаке, что? Беги да беги. Вот только собака четко помнила, в том месте никаких преград не было. О, сколько раз она в прыжке перелетала кусты и приземлялась на землю с обратной стороны.
Я, сидя на корточках за забором, проводил взглядом мячик, упавший у меня за спиной. Потом перевел взгляд на псину и понял — она бежит по памяти! Грязь, комьями летевшая из-под ее коротких лапок, не позволяла усомниться в ее намерениях.
Мысль о моей судьбе мелькнула гораздо позже. Гораздо.
— А, — открыл я рот, чтобы заорать и предостеречь глупое животное от опрометчивого шага, но было поздно.
Коротконогая такса оттолкнулась от земли и полетела сквозь кусты привычным маршрутом. В забор. С обратной стороны забора на приближение летящей собаки, широко открыв глаза, пялился я.
Сантиметров за десять до забора она открыла глаза.
— Ой, ой, ой, пля, шо тут?! — истерично закричала такса и всей своей откормленной тушкой врезалась в забор, как раз в том месте, откуда между штакетин смотрел на нее я.
Забор строили не профессионалы. Он был слишком нежным для подобных экспериментов. И он сыграл.
Вам в морду когда-нибудь такса била доской? Нет? Тогда вы не поймете той радости, которую испытал я, приняв в репу свежеокрашенную доску с таксой.
Удар, и сквозь промежуток штакетин в паре сантиметров от моих глаз я увидел распластанную с той стороны забора таксу и ее, таксины, глаза, расширенные настолько, что в них отразилась вся соседская дача.
— Песец, — прошептала такса и медленно сползла на землю. С аналогичным вздохом по эту сторону забора сполз я.
Р. S. Объявление.
Мужчина и собака, окрашенные в зеленый цвет, ищут футбольную команду с аналогичным командным цветом, чтобы стать фанами этой команды.
УТРО… ГОША…
Утром сонный, как манагер в хреновом сервисе, выползаю из комнаты, спускаюсь на первый этаж. Все на автомате, почти не открывая глаз.
Наступаю на что-то мягкое, в мозгах мысля ленивая — наверно, игрушка.
Тут из-под ноги кааак гаркнет:
— «Превед! Кагдила?!» (Блин, чесс слово, не вру! Гоша, мать его за ногу! Игрушка интерактивная!)
Я от Гошиного «Кагдила» взлетел ввысь аки котег наступивший на йожичка, чуть глаза не порвал, распахивая их!
«Вот ты Гоша, подлец какой, оказываеццо!» — подумал я. Гоша, читая, видимо, мои мысли, произнес пративным голосом:
— Потрогай меня за правую лапу!
Матернувшись, я пнул его в эту самую «правую лапу», за которую этот плюшевый ахтунг просил помацать. Пролетая над столом, Гоша попросил: