Всемирная история в 24 томах. Т.6. Римский период
Шрифт:
После междоусобной войны свирепость его усилилась еще более. Чтобы выпытывать у противников имена скрывающихся сообщников, он придумал новую пытку...
Свирепость его была не только безмерной, но к тому же изощренной и кровавой... Аррецина Клемента, бывшего консула, близкого своего друга и соглядатая, он казни л смертью, но перед этим был к нему милостив не меньше, если не больше, чем обычно, и в последний его день, прогуливаясь с ним вместе и глядя на доносчика, его погубившего, сказал: «Хочешь завтра мы послушаем этого негодного раба?» А чтобы больнее оскорбить людское терпение, все свои самые суровые приговоры начинал он заявлением о своем милосердии, и чем мягче было начало, тем вернее был жестокий
Истощив казну издержками на постройки, на зрелища, на повышенное жалованье солдатам, он попытался было умерить хотя бы военные расходы, сократив количество войска, но убедился, что этим только открывает себя нападениям варваров, а из денежных трудностей не выходит; и тогда, без раздумья, он бросился обогащаться любыми средствами...
Скромностью он не отличался с молодых лет, был самоуверен и груб на словах и в поступках...
... Достигнув власти, он беззастенчиво хвастался в сенате, что это он доставил власть отцу и брату, а они лишь вернули ее ему... С не меньшей гордыней он начал однажды правительственное письмо от имени прокураторов такими словами: «Государь наш и Бог повелевает...» — и с этих пор повелось называть его и в письменных, и в устных обращениях только так. Статуи в свою честь он дозволял ставить на Палатине только золотые и серебряные и сам назначал их вес...
Снискав всем этим всеобщую ненависть и ужас, он погиб наконец от заговора ближайших друзей и вольноотпущенников, о котором знала и его жена. Год, день и даже час и род своей смерти давно уже не были для него тайной: еще в ранней молодости все это ему предсказали халдеи, и когда однажды за обедом он отказался от грибов, отец его даже посмеялся при всех, что сын забыл о своей судьбе и боится иного больше, чем меча. Поэтому жил он в вечном страхе и трепете и самые ничтожные подозрения повергали его в несказанное волнение...
С приближением грозящего срока он день ото дня становился все более мнительным. В портиках, где он обычно гулял, он отделал стены блестящим лунным камнем, чтобы видеть по отражению все, что делается у него за спиной...
Накануне гибели ему подали грибы, он велел оставить их на завтра, добавив: «Если мне суждено их съесть»; и, обернувшись к окружающим, пояснил, что на следующий день луна обагрится кровью в знаке Водолея и случится нечто такое, о чем будут говорить по всему миру... Потом он спросил который час; был пятый, которого он боялся, но ему нарочно сказали, что шестой. Обрадовавшись, что опасность миновала, он поспешил было в баню, но спальник Парфений остановил его, сообщив, что какой-то человек хочет спешно сказать ему что-то важное. Тогда, отпустивши всех, он вошел в спальню и там был убит...
Роста он был высокого, лицо скромное с ярким румянцем, глаза большие, но слегка близорукие. Во всем его теле были красота и достоинство, особенно в молодые годы, если не считать того, что пальцы на ногах были кривые; но впоследствии лысина, выпяченный живот и тощие ноги, исхудавшие от долгой болезни, обезобразили его...
Утомлять себя он не любил: недаром он избегал ходить по городу пешком, а в походах и поездках редко ехал на коне и чаще в носилках. С тяжелым оружием он вовсе не имел дело, зато стрельбу из лука очень любил...
Благородными искусствами он в начале правления пренебрегал. Правда, когда при пожаре погибли библиотеки, он не жалел денег на их восстановление: собирал списки книг отовсюду и посылал в Александрию людей для переписки и сверки...
К умерщвлению его народ остался равнодушным, но войско негодовало: солдаты пытались тотчас провозгласить его божественным и готовы были мстить за него, но у них не нашлось предводителей; отомстили они немного спустя, решительно потребовав на расправу виновников убийства. Сенаторы, напротив, были в таком
За несколько месяцев до его гибели, ворон на Капитолии выговорил: «Все будет хорошо!» — и нашлись люди, которые истолковали это знамение так:
«Будет ужо хорошо!» — прокаркал с Тарпейской вершины Ворон, — но мог он сказать: «Вам и сейчас хорошо».
Говорят, и сам Домициан видел во сне будто на спине у него вырос золотой горб, и не сомневался, что это обещает государству после его смерти счастье и благополучие. Так оно вскоре и оказалось, благодаря умеренности и справедливости последующих правителей.»
Со слов знаменитого римского историка мы можем живо представить себе императора Домициана как человека, но вернемся назад к годам его правления. Рассмотрим то, что осталось вне сферы внимания Светония — внешнюю политику.
В период правления Домициана римские войска сумели овладеть крайней юго-западной частью Германии, а также землями между верхним течением Рейна и Дуная, земли эти назывались десятинными полями и были заселены римскими колонистами и защищены с северо-востока укрепленной пограничной линией, которая называлась лимесом. Она состояла из глубокого рва, за которым шел высокий, укрепленный частоколом, земляной вал. Вдоль всего вала, на некотором расстоянии друг от друга, находились каменные башни. Они были вооружены метательными машинами и охранялись воинами. Назывались эти башни кастеллами. Позади вала шла мощеная дорога, которая позволяла римским войскам быстро передвигаться вдоль пограничной полосы. Построен в этом районе лимес был в 83 г. н.э.
Однако на этот раз провинции Балканского полуострова оказались под угрозой. На северном берегу Дуная жили племена даков. К концу I века н.э. процесс разложения родоплеменного строя дакийских племен привел к созданию объединения, во главе которого встал энергичный организатор и военный вождь Децебал.
Ему удалось объединиться с сарматами, которые жили в степях близ берегов Нижнего Дуная, а также с германским племенем маркоманов. Объединенными силами Децебал нанес пограничным римским войскам тяжелые поражения. Домициан, как уже упоминалось, лично возглавил поход против даков и их союзников. После ожесточенных боев, которые велись с переменным успехом, император вынужден был заключить с Децебалом мирный договор. Даки обязались не тревожить римские границы, Но за это Домициан обязан был выплачивать им ежегодно большой денежный «подарок». Это случилось в 89 г. н.э. Договор вызвал возмущение в Риме против императора, особенно были оскорблены сенаторы.
Вновь стало неспокойно в Британии, где римляне вели тяжелую борьбу. Римскому полководцу Агриколу удалось покорить некоторые племена на территории современной Англии, он построил на севере укрепленную линию и на кораблях обошел северную оконечность Британии. Таким образом спокойствие на острове было восстановлено.
Но, в отличие от Британии, успешными действиями на восточной границе римляне не могли похвастаться. Если во время правления Веспасиана римским войскам удалась продвинуться в Центральном Закавказье до района Дарьялского ущелья и построить там пограничные укрепления, то попытки занять проходы к побережью Каспийского моря оказались неудачными. Римлянам все же удалось дойти до побережья Каспия в районе современного Апшеронского полуострова, но они тут же были отброшены назад и им пришлось ограничиться обороной восточных областей малой Азии. Эти военные неудачи сильно подорвали авторитет императора Домициана.