Всемирная история в 6 томах. Том 1. Древний мир
Шрифт:
«Львиные ворота». Микены. Акрополь
Ключ к прочтению и последующей интерпретации этих табличек смог подобрать гениальный английский исследователь Майкл Вентрис (1922–1952). В сотрудничестве со своим соотечественником Джоном Чедвиком он развил идею о грекоязычности табличек «линейного Б», получивших дальнейшее подтверждение в трудах этих ученых и их многочисленных последователей. Тем самым были созданы реальные предпосылки для проникновения в смысл и всех других памятников письменности из ареалов распространения минойской и микенской цивилизаций.
Об интенсивных торговых связях ахейских царств
Ахейская Греция так и не превратилась в единое государство, оставаясь конгломератом разных по величине и силе царств. Между ними нередко возникали острые или затяжные конфликты. Например, греческие эпические сказания сохранили память о династических распрях в фиванском царском доме Кадмидов, которые дважды приводили к вторжению вражеского войска в Беотию. Второй из этих походов закончился взятием Фив. Археологические раскопки показали, что город был предан огню около 1230 г. до н. э.
Анакты Микен из династии Атридов претендовали на гегемонию в Ахейской Греции, опираясь на свое могущество и уверяя, что они владеют «скипетром Зевса». Однако самое большее, чего им удавалось добиться, это руководство общеахейскими военными экспедициями к восточным берегам Эгейского моря, где объектами нападений становились области, зависимые от Хеттской державы. Наверное, самым длительным и кровопролитным (во всяком случае таким он запечатлелся в эпосе) оказался поход ахейцев под предводительством микенского царя Агамемнона, сына Атрея, на Трою (Илион), очень важный в стратегическом отношении город у входа в пролив Геллеспонт (ныне Дарданеллы). Античная традиция относит эту Троянскую войну к 1193–1184 гг. до н. э. (а археологи датируют соответствующее ей разрушение археологической Трои Vila — Трои Приама — последними десятилетиями XIII — началом XII в. до н. э.). Захват Трои, достигнутый исключительно дорогой ценой, ознаменовал апогей ахейской экспансии в Средиземноморье.
В это время ахейцам принадлежали почти все острова Эгейского бассейна. Следы их пребывания отмечены в Сицилии и Италии. Ахейские поселения появились на Кипре и Сирийско-Финикийском побережье. Но неотвратимая, как оказалось, опасность уже грозила ахейской цивилизации с севера. Там накапливали силы для будущего наступления родственные ахейцам, но практически не затронутые их цивилизацией дорийские племена, а возможно и другие воинственные этнические группы Балкано-Дунайского региона. По преданию, греков-дорийцев вели в Пелопоннес Гераклиды, считавшие себя потомками и законными наследниками изгнанных с родины давних властителей Микен и Тиринфа. Попытки противостоять завоевателям (эти усилия отражены в текстах некоторых табличек «линейного письма Б» из Пилосского дворца, погибшего в огне, по мнению археологов, около 1200 г. до н. э.) оказались тщетными.
Дорийцы обошли самые надежные оборонительные рубежи противника, переправившись через Коринфский залив на его южный берег. Высадившись на Пелопоннесе, они завоевали его лучшие, наиболее плодородные области. Главные ахейские центры полуострова были разрушены. Местные династы и их родичи, потеряв все, искали спасения в бегстве. Похоже, только многочисленная семья анакта Пилоса, обладавшего солидным флотом, сумела вовремя эвакуироваться вместе со значительной частью своих богатств на кораблях по морю в оставшуюся незавоеванной дорийцами Аттику (где они и поселились, овладев вскоре царской властью теперь уже в Афинах). Практически вся материковая Греция и Эгейский архипелаг подверглись опустошительному нашествию. В результате там пресеклась та линия развития государственности, которая зародилась в недрах минойской цивилизации и была затем унаследована греками-ахейцами. Почти повсеместно рухнула политико-административная и хозяйственная система, базировавшаяся на организующей роли дворца как главного центра управления, производства и контроля.
В типологическом отношении именно эта система сближает обе описанные выше цивилизации Эгеиды бронзового века с цивилизациями Ближнего
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ НА ДРЕВНЕМ ВОСТОКЕ В ЭПОХУ РАННЕЙ ДРЕВНОСТИ
К середине III тысячелетия до н. э. огромные пространства Ближнего и Среднего Востока были покрыты десятками прото- и раннегосударственных образований, прежде всего «номовыми государствами» — на большей части территории Ближнего Востока, а также вождествами или племенными союзами на периферии «цивилизованной» территории (особняком стояло крупное централизованное царство Египта).
Международные отношения III–II тысячелетий до н. э. определялись несколькими специфическими чертами. Натуральная в своей основе экономика обуславливала практически полную автаркию древневосточных политических образований; даже если те или иные отрасли ремесла нуждались в привозном сырье, а импортные товары особенно ценились в какой-либо сфере жизни, экономическое давление друг на друга, в том числе «торговые войны», политии древнего Востока осуществлять не могли.
Единственным средством прямого воздействия оставалась война, а главным дипломатическим средством — демонстрация той или иной степени дружественности (т. е. нежелания нападать, а то и готовности оказать военную помощь) или враждебности (т. е. готовности при случае напасть или угрожающего приближения к этой готовности). Демонстративно-символический характер носили межгосударственные дары, непременно сопровождавшие дружественные и даже просто не подчеркнуто неприязненные дипломатические отношения; любая полития могла бы свободно обходиться без этих подношений.
Тот факт, что главным инструментом дипломатии становилось обозначение степени враждебности (приближения к войне) или дружественности (твердости намерений не нападать), приводил к тому, что первенствующую роль в переговорах приоретал либо прямой силовой нажим, либо средства личного психологического воздействия. Отсюда, в частности, характерная «личностная» окраска междуцарской переписки на Древнем Востоке, которая зачастую напоминает по выражениям эмоциональное выяснение личных отношений между частными людьми, но в действительности таким способом реализует сугубо политические цели.
Военные и транспортные возможности III–II тысячелетий до н. э. не позволяли, иначе как в виде редчайших случаев, осуществлять дальние крупномасштабные походы за пределы собственного региона. Такие кампании, как поход хеттского Мурсилиса I из бассейна Галиса на Вавилон (1595 г.), оставались именно исключениями. Военная экспансия, помимо целей простого грабежа, первоначально могла преследовать только две цели: утверждение своей гегемонии над соседями и достижение контроля над торговыми путями. В первом случае победитель стремился установить некий сюзеренитет над побежденным, который обязывался присылать некую (часто нерегулярную) дань, выставлять по требованию сюзерена определенные воинские контингенты и, главное, подчинить ему свою внешнюю политику — иными словами, не нападать на сюзерена, не вступать в дружбу с его врагами, а, напротив, оказывать им вражду. В очень редких случаях на подчиненных таким образах территориях выставлялись гарнизоны и размещались некие представители сюзерена (наподобие позднейших монгольских баскаков); гораздо чаще никакого присутствия (кроме появления послов) на территории вассала сюзерен не поддерживал, и покорность обеспечивалась лишь страхом вассала перед последствиями нелояльности. Иногда дальние экспедиции вдоль торговых путей предпринимались просто для того, чтобы на будущее обеспечить своим купцам более свободное передвижение по ним и собрать добычу с попадающихся на пути городов.