Всемирная история. Том 1. Древний мир
Шрифт:
Местности, в которые теперь вступило македонское войско, а именно Вавилония и Сузиана, не были самостоятельными областями Персидского царства; притом Вавилония, населенная вовсе не воинственным народом, не имела никакого, повода особенно вступаться за побежденного персидского царя. Из древнего колоссального города Вавилона навстречу новому царю «Аликсаандиру» [37] все население выступило в торжественном шествии, и здесь, точно так же, как в Египте, Александр сумел привлечь к себе всех снисходительным, даже почтительным отношением к местной национальной религии. Здесь он дал своему войску некоторый отдых, которого сам не знал, ибо именно его пребывание в Вавилонии (по современным известиям) было преимущественно посвящено административной и организаторской деятельности. Здесь же он решился на такой шаг, который, несомненно, должен был произвести неприятное впечатление в македонских и эллинских кружках: он назначил вавилонским сатрапом того перса Мазаку, который сдал ему Мемфис, выделив из-под его власти управление финансовой и военной частью и предоставив и то и другое, как и в Египте, македонским грекам. Точно так же, как Вавилон, покорилась Александру и Сузиана, и население ее столицы Суз приняло победителя с выражением глубокого уничижения и готовности служить. Здесь еще раз можно было учредить обычные греческие
37
В таком виде сохранилось имя победителя на вавилонских кирпичных таблицах.
Битва Александра с персами. Барельеф с «саркофага Александра», найденного в Сидоне.
Только по дороге в Персеполь и Пясаргады, главные города храброго племени, два с половиной века тому назад создавшего обширное персидское царство, Александр встретил сопротивление. Горное племя уксиев вздумало и нового царя заставить платить за прохождение через горы. Один из проходов, называемый Великой лестницей, или персидскими воротами, был загражден Александру храбрым Ариобарзаном, который после стольких неудач еще дорожил честью своего народа. Новый государь дал уксиям понять, что отныне во всем царстве будет только одна власть — власть правительства, и приказал обложить их данью; храбрый же Ариобарзан с мечом в руке пал при защите Персеполя. В этом городе нашел Александр несколько греческих пленников, с которыми по-своему расправились персы, жестоко их изувечив. Александр отнесся к ним чрезвычайно милостиво и щедро позаботился об их обеспечении. Персеполь он предал огню в ознаменование полной победы над персами и в подтверждение того, так сказать, официального воззрения на его поход, по которому Александр являлся отмстителем за походы Ксеркса в Грецию.
Развалины Персеполя.
Александр мог уже не опасаться Дария; осталось только одно его имя, которое, быть может, способно было бы послужить поводом к народному восстанию. Итак, Александр поспешил, приняв некоторые важнейшие меры, в погоню за этим несчастным государем, который бежал в восточные сатрапии и, по-видимому, в Экбатанах вновь пытался собрать кое-какие силы для дальнейшей борьбы. От этого соперника Александр вскоре был избавлен заговором, который составили окружающие Дария. Заговор закончился тем, что заговорщики схватили его, связали и везли в своем караване, как пленника, а когда Александр погнался за ними, они закололи Дария и бросили его на дороге умирающим в повозке. Александр приказал этого последнего Ахеменида похоронить с почестями в Пасаргадах, рядом с гробницами других персидских царей. По восточным воззрениям он был теперь законным государем Персии. Неожиданно у него появился довольно опасный противник — сатрап Бактрии Бесс, стоявший во главе заговора против Дария; он принял царское имя Артаксеркса и заявил свои притязания на престол. Александру удалось, наконец, его захватить и казнить по персидским законам. Но и после этого в Бактрии и в Согдиане Александру пришлось вести долгую и опасную борьбу, которой значительно способствовали и природа гористой страны, и сам политический строй этих областей. Они распадались на несколько независимых княжеств и получали поддержку от скифских племен, живших по ту сторону Яксарта.
С 330–327 гг. до н. э. Александр пребывал в этом северо-восточном углу Персидского царства, заложил город Александрию на берегах Яксарта, как на северной границе своих владений; местное же население он усмирил в такой степени, что там стало возможным установить благоустроенное и влиятельное управление.
Поединок грека с персом.
Прорисовка с греческой вазы.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Царство Александра Великого
Немногое известно о тех трех годах, которые Александр провел на отдаленном северо-востоке Азии, более или менее вдали от греков; но и это немногое убеждает в том, что он в это время уже приступил к чрезвычайно важной реформе, которая, при новом положении вещей, была необходима. Нелегко было привести в исполнение задуманное и при этом Александру пришлось выдержать тяжкие испытания и пережить весьма опасные перевороты.
Проблема заключалась в превращении македонской царской власти в абсолютную монархическую власть азиатского владыки. Государство в том виде, в каком Александр получил его от своего отца Филиппа, несло в себе еще черты определенной патриархальности. Царь, как первый между равными, принимал участие в пиршествах своих вельмож, носивших даже официальные титулы «товарищей» (гетайров) его, среди которых ближайшие к царю лица отличались еще названием «друзей» (филой). То, что случайно известно об этом кружке приближенных к царю лиц, удостоверяет, что они на своих сходках проводили время почти так же, как гомеровские герои в своем лагере под стенами Илиона. Все важнейшие дела обсуждались в государственном совете, который носил название «совета друзей «, и если виден постоянно Александр во время битв на коне и во главе конного отряда македонской знати, то это было не военной случайностью, а установившимся обычаем. Способ обращения царя со знатью был тем более свободным, что Александр был еще молод, а между старшими его военачальниками было много таких, которые отличились еще при Филиппе и потому были твердо уверены, что они необходимы. Надо предполагать, что ввиду общей борьбы с варварским миром, македонский элемент значительно сблизился с греческим. Александр со своей стороны не допускал между ними никакого различия. Но, конечно, в ближайшем будущем можно было ожидать, что этот македоно-греческий элемент придет в столкновение с новой политикой царя, тем более, что он был вынужден необходимостью избирать для управления обширным царством людей из среды покоренных им народов. Он был тем более к тому вынужден, что никто из македонян и эллинов, видимо, не подумал изучить персидский язык или хоть сколько-нибудь ознакомиться с особенностями покоренных стран и народов.
Александр
Александр же, напротив, с самого начала относился к побежденным мягко: он тотчас же привлек варваров — и туземцев различных областей, и персов — к участию в управлении, везде пощадил национальные учреждения, даже сам заботился об их восстановлении, например, вступив в Вавилон, способствовал возобновлению древневавилонского храма Баала. Постепенно македонским сановникам и гордым, вольнолюбивым эллинам пришлось убедиться в том, что дело принимает более серьезный оборот… Уже во время пребывания в Мараканде, столице Дрангианы, т. е. на крайнем востоке, Александр решился привести в исполнение новую систему отношений к окружающим, состоявшую прежде всего в том, чтобы на больших праздниках и приемах при дворе и македоняне, и греки, и новые его подданные становились вместе. Затем он повелел, чтобы на будущее при всех придворных торжествах, например, во время приема послов, церемониал был для всех одинаков: и греки, и македоняне, приветствуя царя, должны были, по варварскому обычаю, преклонять перед ним колена. Это было необходимо потому, что различие в отношениях царя к его подданным было непостижимо для азиатов, и он, очевидно, должен был бы пасть в их глазах, если бы ближайшие к царю сановники отказались воздать ему эту почесть; но это сильно возмутило македонян и греков, как и все те внешние формальности, за которыми следовал большой внутренний переворот. Можно себе представить, как невыносимо было это новое требование Александра для македонских сановников! Даже греческие софисты, давно привыкшие ко всем видам лести и всегда готовые кадить власти, все же возмутились против нововведения, которое равняло их с «презренными» азиатами.
В войске появилась влиятельная партия недовольных и наступил очень опасный кризис, который выразился в том, что в короткое время обнаружили два заговора против жизни Александра, и в том, что недовольные элементы, проявившиеся в это время, сообщали свою окраску событиям этой эпохи. Все утверждали в то время, что Александр забылся на той высоте, на которую был вознесен своим изумительным счастьем, что он действительно превратился в азиатского деспота. Такое заключение совершенно неверно. Результаты, которых до этого времени успел достигнуть Александр, возможны только для ума, способного стать выше всех подобных, низменных увлечений, для ума ясного и холодного, для человека, в высшей степени одаренного самообладанием. А что таким был ум Александра и что он таким оставался до конца жизни — в этом не может быть никакого сомнения. Так, например, всеми уже признано, что в отношениях с женщинами он был полон самообладания и вообще был холоден, и в значительной степени именно на этих свойствах основывалось то беспримерное личное преобладание Александра, которому этот совсем еще молодой человек умел подчинить свое разноплеменное войско. Но в его среде были люди, которым казалось невыносимо, что он первенствовал перед всеми не только как царь, но и как человек; и хотя частности этих отношений не вполне достоверны, однако наверняка известно, что Филота, сын Пармениона, начальник отборного отряда знати, и греческий философ Каллисфен, племянник Аристотеля, наставника Александра, были наиболее выдающимися в среде недовольных царем. Надо предполагать, что Александру в это время грозила большая опасность, и это доказывается тем, что Филота был приговорен к смерти военным македонским судом по обвинению в тяжком преступлении: он был уличен в том, что знал о существовании заговора против жизни царя и не донес об этом; а после того, как Филота был казнен, Александр приказал тайно умертвить и Пармениона, который находился в Экбатанах при царской казне. Обе эти меры были, очевидно, вынужденными. И еще один из полководцев Александра пал в это критическое время, хотя и не состоял ни в каких отношениях с заговорами. Во время одного из пиршеств в Мараканде Клит — тот самый, который во время сечи под Граником спас жизнь своему государю — забылся до такой степени, что стал громко и оскорбительно обсуждать деяния Филиппа и в личном споре с царем стал грозить ему рукой. Его вывели из зала, но он опять в него ворвался и, разгоряченный вином, в пылу гнева, продолжал свои издевательства. Тогда Александр вышел из себя, вырвал копье из рук ближайшего телохранителя и заколол Клита. В этом факте важен не его почти случайный трагический исход, а то, что ему предшествовало. Ранее упоминалось, до какой степени допускалась свобода речи в кружке приближенных к Александру лиц и как далеко она могла зайти. И вот именно подобные отношения и стали отныне невозможными. Человек, поставленный во главе нового громадного царства, должен был полновластно править македонянами, эллинами и варварами, не спрашивая у ветеранов своего отца; другими словами, абсолютная монархия стала для царства Александра необходимостью. Рассказывают, что Александр после несчастного эпизода с Клитом приказал позвать к себе одного из философов, бывших в его свите, Анаксарха, по весьма естественному желанию найти себе утешение при тягостных обстоятельствах жизни в беседе с одним из этих мужей слова. Говорят, что Анаксарх сумел выйти из этого затруднения, дав ответ Александру совершенно в духе его новой монархии. «Не напрасно, — так сказал он царю, — древние ставили статую дике (права) рядом с троном Зевса: что от него исходит, от высшего из богов, то и есть право; точно так же следует считать правым все то, что исходит от великого, всемогущего царя; так должен думать он сам, а за ним и все остальные люди».
Одно точно выяснилось для Александра из того противодействия, которое он встречал: он понял, что на Мараканде он еще не мог остановиться. Поход в Индию, в который он выступил летом 327 г. до н. э. из Бактр, многие считают фантастической прихотью Александра, а в сущности он был делом политической необходимости. Главным образом он был придуман Александром для персов, войска которых вошли в состав войска Александра. Он решился воскресить перед ними громадные предприятия их древних великих государей, Кира и Дария; завоевание прибрежных областей Инда должно было стать первым общим подвигом победителей и побежденных (30 тысяч персов были двинуты в этот поход), предводимых новым могущественным владыкой Азии, который и на войну, и на военную славу смотрел только как на средства достижения иных высших целей.
Своеобразный мир, лежавший по ту сторону снежных вершин Гиндукуша, к подошве которого войско прибыло летом 326 г. до н. э., был до этого вовсе чуждым для греков и очень мало возбуждал их интерес. Только в новейшее время, и то окольным путем научного исследования, Индия стала оказывать некоторое, впрочем, довольно второстепенное влияние на духовный мир западноевропейских народов. По научным исследованиям оказывается, что веков за двадцать до н. э., как уже упоминалось выше, в долину Инда были выселены арийские племена. Древнейшие письменные памятники, из которых черпаются сведения об этом народе и его жизни в Пятиречье (Пенджабе) — гимны Вед или «Откровений» по своему духу напоминают гомеровский эпос; но там все роскошнее, причудливее и страдает отсутствием чувства меры, все служит живым отражением местной природы, в стране жаркой, обильно орошаемой водами, которые текут с высоких гор, окаймляющих горизонт.