Всемирная история. Том 3. Новая история
Шрифт:
Фердинанд Альварец Толедский, герцог Альба. Гравюра работы Губракена
Первым делом Альбы было установление особого трибунала, судилища мятежей. Народ придал этому учреждению меткое прозвище «Кровавой палаты». В этом ужасном суде заседали лишь подневольные креатуры Альбы: дель Рио, Гессельс, Варгас. Последний пользовался самой дурной славой, не имел понятия о чести и был вполне пригоден для позорного звания палача. Руководством к действию для этого трибунала служили шестнадцать статей, согласно которым в его ведение входили все дела об еретических учениях, об участии в разгроме
Неопределенность таких пунктов обвинения позволяла неправедным судьям истолковывать их по своему усмотрению. Для того, чтобы охарактеризовать это учреждение, достаточно прочитать протокол его действий за три месяца: в январе 1568 года приговорено к смерти в Валансьене 48 человек, 20 февраля задержано 95 человек, осуждено 37 человек, 20 мая – снова 53 человека, а слуги наместника заняты были поисками все новых жертв. Страна была в ужаснейшем положении. Торговля, главный жизненный нерв края, могла процветать лишь тогда, когда есть полная уверенность в спокойствии и безопасности, а здесь нельзя было ручаться ничем и за то, что может произойти в ближайшую минуту. Тысячи жителей бежали за море, в Англию, тысячи спасались в лесах и были готовы укрыться еще дальше. При этом мире жилось хуже, чем во время войны. Но и война не заставила себя долго ждать.
Изгнанники и беглецы не оставались в бездействии. Они собрали небольшое войско из своих единомышленников, французских «гугенотов», о которых будет вскоре речь, и немецких наемников. Эта незначительная армия, под начальством графа Людвига Нассаусского, храброго брата принца Оранского, перешла границу и разбила более многочисленный отряд грозных испанских ветеранов при монастыре Гейлигерле (май 1568 г.). Альба ответил на это предостережение судьбы новыми «юридически обоснованными» убийствами и казнью двух своих знаменитых узников, графов Эгмонта и Горна.
Особая комиссия для производства над ними суда прибыла в Гент в ноябре 1567 года. Многие высокопоставленные лица, в том числе даже император Максимилиан и сам Гранвелла, старались повлиять на короля Филиппа. Более всех прилагала к этому усилий несчастная жена Эгмонта, мать одиннадцати детей. Но все было тщетно, равно как и привилегия рыцарей Золотого Руна, на которую Эгмонт ссылался перед судьями в своем простодушии. Вслед за победой, одержанной «Сбродом», суд произнес свой приговор (2 июня): смерть и конфискация имущества в пользу короны. Оба осужденных были доставлены в Брюссель под надежной охраной. Там, на площади, все подступы к которой были заграждены солдатами, совершилось кровавое дело (5 июня). Палач исполнил свою обязанность, и голова победителя при Гравелингене была воткнута на один из воздвигнутых шестов. Через два часа был казнен и Горн. Оба павших оставались до конца верными своему заявлению, что умирают верными слугами короля. Герцог написал Филиппу о том тяжелом положении, в которой находится вдова Эгмонта. А в это время конфискованное имущество казненного препровождалось для умножения богатств, отнятых таким же образом у других лиц. Он заявлял в том же письме, что весьма утешается тем, что оба графа покончили жизнь добрыми католиками.
Казнь графов Эгмонта и Горна на торговой площади в Брюсселе. Гравюра на меди работы Франца Гогенберга
Кара за все эти злодеяния наступила не скоро. Политика крови могла вполне прожить отведенное ей время. Надежды страны обратились к Диллендорфу-на-Лане, где Вильгельм Оранский окружил себя небольшим двором. В октябре принц вступил со значительными силами в Брабант, но Альба не принимал сражения. К тому времени средства на содержание армии у Вильгельма быстро истощились и он был вынужден снова покинуть страну. После этого тирания укрепилась еще больше.
Система его правления требовала громадных расходов, и герцог, не довольствуясь постоянными конфискациями и вопреки основам всякого, хотя бы самого властного управления, придумал ввести в стране, жившей исключительно куплей и продажей, испанскую «альковалу», то есть взимание одного сотого пфеннига со всякого движимого и недвижимого имущества, одного двадцатого пфеннига со всякой продаваемой недвижимости, и одного десятого с продаваемой движимости. Но он наткнулся при этом на пассивное сопротивление, с которым не могла справиться даже его тирания. В самой Испании смеялись над безрассудной мерой. Торговцы закрыли свои лавки, объявив, что им нечего продавать. Вскоре вся страна последовала такому примеру, и применение декрета о новом налоге пришлось отложить. Несостоятельность такого управления страной проявилась полностью и летом 1570 года была объявлена так называемая амнистия, но милостивый манифест был составлен так, что в другой стране был бы сочтен за суровую карательную меру, вследствие чего он не успокоил, а внес еще большее раздражение в умы.
Население, подававшее пример исключительного долготерпения, стало помышлять уже не о помилованиях, а об освобождении и мести. Правительство, презрев все и вся, лишь усилило бремя своего угнетения. Преследовалось все – дети, распевавшие на улицах кальвинистские псалмы, женщины, навещавшие своих мужей в изгнании, – но власть этим ничего не достигала. Между тем географическое положение страны и отчаяние изгнанных с родины граждан способствовали созданию своеобразного воинства, с которым правительству приходилось считаться. Эти воины приняли название «Морского сброда» и, не надеясь на помилование при существующей власти, занялись морскими разбоями и наносили большой вред испанцам, грабя и разоряя прибрежные местности.
Эти буйные шайки, постепенно приобретавшие правильную организацию, овладели зеландским городком Бриелем. Бриель стал опорным пунктом для движения, распространявшегося по всем северным провинциям, и в то же лето (август 1572 г.) представители самой обширной нидерландской области, Голландии, признали на своем собрании в Додрехте законным королевским наместником в провинциях Голландии, Зеландии, Фрисландии и Утрехте принца Вильгельма Оранского. Принц выступил в поход и одержал победы, но побоище, которому подверглись протестанты во Франции в ночь с 23 на 24 августа, вследствие нового оборота французской политики, ободрило испанцев и свело на нет весь успех армии «Сброда».
Однако Альба не мог торжествовать. При всей своей ограниченности он понимал, что не достиг ничего в течение своего шестилетнего правления. Естественные последствия воплощения его системы были слишком очевидны. Суммы, добытые конфискациями, таяли у него в руках и грозили не пополняться более, его солдаты дичали, выполняя обязанности, которые считали позорящими их звание, хотя они и были грубы сами по себе. Альба сознавал, что в Мадриде им также не совсем довольны и немая, холодная, но всюду питаемая к нему ненависть начинала задевать за живое даже его жесткую и мрачную душу. Он подал просьбу об увольнении, предупреждая тем свою отставку, и покинул в декабре 1573 года страну, в которой своими деяниями исключил возможность дальнейшего испанского господства.
Но об изменении испанской системы правления все же не было еще речи. После взятия Бриеля дела приняли, вообще, боевой характер и в германской части Нидерландов примирение с Испанией становилось уже немыслимым. Преемник Альбы, дон Луис Зунъига-и-Рекуезенс, был гораздо выше своего предшественника как по государственному уму, так и по военным способностям. Он понимал, в чем состояла сила противников и нанес им сокрушительное поражение на Моокерской равнине в апреле 1574 года. Два брата принца Оранского, Лудвиг и Генрих, пали в этом сражении, так что и третье предприятие принца Вильгельма кончилось неудачей.