Всемирная история. Том 4. Новейшая история
Шрифт:
Рядом с этими парламентскими и внепарламентскими делами, проходили и другие важные события. После прусских побед французы почувствовали необходимость преобразования своей армии по образцу прусской: собрали активную армию, резервы, подвижную национальную гвардию, наподобие германской, оснастили ее ружьями системы Шасспо и митральезами. [43] Но неприятель, против которого все это готовилось, на этот счет не мог заблуждаться: национальный дух в Пруссии еще более поднялся после целого ряда достославных побед, а Тьер усматривал для Франции оскорбление в объединении Италии и Германии: «Садова была для меня тяжкой мукой», — говаривал он лично про себя. Да и сам Наполеон рассчитывал, что может укрепить свою династию лишь ценой успеха, победы или завоеваний. К этому присоединилась еще ненависть ультрамонтан и иезуитов всего мира к новой протестантской Германии; орудием же в руках иезуитов оказалась сама императрица, влияние которой на слабого здоровьем императора все более и более усиливалось. В Германии тоже для всех было ясно, что военное столкновение с Францией близко и неизбежно. Однако непосредственной опасности еще
43
Митральеза — французское название картечницы во 2-й пол. XIX в., позднее — станкового пулемета.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Франко-Прусская война и возвышение Германской империи. 1870–1871 гг
В сущности, вовсе не было такого вопроса, который мог бы оправдать войну, с точки зрения интересов того или другого из враждующих государств. Предлогом к ней скорее могло служить лишь обстоятельство или, вернее, воззрение, возбудившее сильное волнение в Испании, этой плодоносной стране — соседке Франции.
Мы предпочитаем обойти молчанием государственные перевороты в Испании за все время с 1840 по 1870 год, последний из них почти опозорил общество тщеславных или легкомысленных государственных людей, которые сочли его достаточным поводом к войне — безжалостной, разрушительной войне, не вдохновленной доблестным, похвальным влиянием на народ. В Европе было известно, что генерал Эспартеро — представитель либеральных, а генерал Нарваэс — консервативных сил, и что в 1843 году, по счастью, подоспевшая революция поставила последнего у кормила правления, а первого удалила в изгнание. Интересовались также испанскими браками, т. е. замужеством королевы Изабеллы и ее сестры потому, что это вызвало натянутость отношений между королем Луи Филиппом и Англией.
Наступил 1848 год и только тем нарушил общий обычный в Испании мир и тишину, что вызвал, впрочем, весьма мимолетное, восстание кар-листов. Крымская война и возрождение Италии ни на чем не отразились в Испании. Колебания между либеральным и реакционным министерствами продолжались. В 1866 году королева, искавшая отпущения своей греховной жизни в реакционных и клерикальных стремлениях, назначила министром Нарваэса; но, когда этот энергичный поборник реакционных принципов скончался (в 1868 г.), в Испании произошел переворот, предводители которого, генералы и обиженные представители противной партии, на этот раз не довольствовались простой переменой министерства и государственной системы. Королева вынуждена была бежать за пределы своих владений вместе со своими духовными и иными сподвижниками, входившими в состав ее «камарильи». Лозунгом революции было: «Долой Бурбонов!» — но за конституционную монархию стояли такие выдающиеся деятели, как, например, маршал Серрано, генерал Прим, Олоцага и др., и конституционные кортесы в феврале 1868 года окончательно решили этот вопрос в пользу конституции. Теперь дело стало только за тем, чтобы выбрать короля для вновь созданной конституционной монархии и, после долгих поисков, маршалу Приму удалось, наконец, найти его в лице принца Леопольда Гогенцоллерна, старшего сына князя Карла Антона Гогенцоллерна. О согласии его занять испанский престол посол при французском дворе в Париже, Олоцага, известил императорское правительство 3 июня 1870 года.
Этот выбор был удачен во многих отношениях. Леопольд был человек в полном расцвете лет, но уже окруженный сыновьями-подростками — католиками, как и их отец. Богатый, прекрасно образованный, принц Леопольд был женат на дочери короля Португалии и в то же время приходился дальним родственником как прусскому королевскому дому, так и дому Бонапартов; в высших сферах его все уважали; он пользовался общим доверием. Кандидатура французского правительства также ни для кого не была тайной и, конечно, она могла бы помешать прусской кандидатуре, как некогда сумела помешать герцогу Монпансье. Избрание «прусского принца» породило сильное волнение в европейских высших сферах: в нем ясно увидели самый удобный предлог к войне, к которой стремились эгоистические представители различных царственных династий, фанатики-иезуиты и их последователи, а также и французские честолюбцы. На этой почве и разыгралась одна из неприглядных политико-дипломатических комедий. 6 июля французский министр иностранных дел, герцог де Граммон, в своей речи в законодательном корпусе, высказал мнение, что немцы, по-видимому, стремятся к возрождению империи Карла V, и что французское правительство не может полагаться на рассудительность немцев и на дружелюбие испанцев настолько, чтобы быть уверенным, что до этого у них не дойдет; в случае же, если бы это предположение осуществилось, оно (т. е. французское правительство) без колебания и трепета исполнит свой долг. Пресса явилась в качестве усердного отголоска этих слов, которые довольно прозрачно намекали на склонность Франции к войне. Это пробудило Германию, нарушило ее мирное состояние; а между тем, как-то не укладывалась в голове мысль, что может действительно возникнуть война из-за такого пустяка, или собственно повода к причине, война между народами, численностью (в совокупности) превышавшими 40 000 000 человек. Поэтому вся Европа напряженно ожидала исхода грозившей возникнуть военной распри, или же добровольного отказа принца, как уверяла в том Франция Англию.
Этот отказ последовал 12 июля 1870 года. Тогда французские министры Граммон и Оливье поставили прусскому послу в Париже условие, чтобы его государь, ради спокойствия французов, написал французскому императору письмо, и имели дерзость потребовать, чтобы переговоры по этому поводу велись по телеграфу; но при этом
Герцог де Граммоп
Граф Бенедетти, французский посол в Берлине
Итак, вспыхнула война — великий момент в истории германского народа. Интрига французского правительства, его желание унизить короля Пруссии и затем, все-таки, объявить ему войну, побудило во всех его подданных негодование и гнев на дерзких оскорбителей их маститого, семидесятитрехлетнего властелина. Вся Германия, — все ее собрания, партии, округи — все, как один человек, поднялись на защиту своего отечества. Народ и вся страна действовали единодушно: победа была несомненна.
15 июля король Вильгельм вернулся в Берлин. Повсеместно, а особенно в столице, его встречали с шумным, искренним восторгом. В то же время в Париже происходило нечто совершенно иное. Герцог де Граммон и Оливье, полагавшие всего три дня тому назад, что отказом принца Леопольда мир упрочен, заговорили теперь о какой-то неведомой прусской ноте, оскорбительной, якобы, не только для Франции, но и для всей Европы. Оппозиция обратилась к ним с просьбой показать эту ноту, но они отказали под предлогом, что и их честного слова достаточно. Однако большинство этим не довольствовалось и продолжало шуметь, в том числе и старик Тьер. «Со вчерашнего дня вызваны уже наши резервы!» — объявил министр, и его слова были встречены громким одобрением. В ночь на 16 июля прусский король также подписал приказ о мобилизации своей армии, а северогерманский рейхстаг (государственный совет) созван был на 19 июля.
На этот раз ни с той, ни с другой стороны не было и речи о союзниках: обе державы должны были сами решать свой спор. Испания рада была, что выбралась из неприятного и затруднительного положения; там даже, по-видимому, не было и тени того задора, который приписывала почему-то испанцам Франция, воспользовавшись их делами, как поводом к войне с третьей державой. Англия вела себя нейтрально, под руководством министерства Гладстона, которое, как оно ни было «разочаровано, чтобы не сказать, оскорблено» поведением французов и объявлением войны, дало указание своему послу не реагировать на все происшедшее и даже подтвердило свои заверения в дружелюбных отношениях к Франции. Италия также придерживалась нейтралитета, равно как и Россия, нейтральное положение которой было так благоприятно для Германии.
Единственным союзником французов мог быть только первый министр Австрийской империи, фон Бейст, который, еще в бытность свою германским «патриотом», уже вел тайные переговоры с французским императором, с целью подготовить падение нового строя Германии, иначе говоря: осуществление наполеоновской программы 1866 года. Но в послании от 20 июля Бейсту волей-неволей (или, как он выразился: «не без сожаления») пришлось высказаться за нейтралитет, так как все немецкое население Австрии сочувствовало своему прусскому соотечественнику. «Этот нейтралитет, — прибавлял он, — лишь средство приблизиться к настоящей цели нашей политики», — т. е. осуществить мобилизацию армии, и он как протестантский министр габсбургского дома льстил себя надеждой привлечь на свою сторону итальянцев, которым он, по его выражению, «вынул занозу».
Германские штаты, не принадлежавшие к северогeрманскому союзу, стали на сторону народа. 19 июля правое дело восторжествовало на заседании второй камеры (Палаты) в Мюнхене, где клерикальная партия подавляла своим большинством: самые лучшие из ее членов были согласны с народом и с ее правлением. Только сорок семь неисправимых сторонников Рима и закоснелые демократы отстаивали вооруженный нейтралитет, опираясь на то, что даже герцог де Граммон объявил, что война не должна дать французам ни одного фута немецкой земли и что Франция предложила нейтралитет, «если я верно понимаю, с положительной гарантией для фальцграфств», — как выразился вождь этой партии патриотов-политиков, Иёрг. В тот же день объявление французами войны пришло в Берлин, когда прусский король только что открыл заседания рейхстага. «Сегодня, когда вооруженные силы Германии не дают доступа врагам, Германия обладает силой и волей для отпора возобновленного французского насилия».