Всемирный следопыт, 1927 № 02
Шрифт:
На небе занимается заря. «Р-и-ианг!»— раздается в предутренней тишине резкое свиристенье рианга — тропического насекомого, — и при этом звуке в девственном лесу пробуждается жизнь. Остальной животный мир вторит ему на тысячу голосов, наполняя воздух аккордом разнообразных звуков.
В нашем уединенном пондоке также начинается движение. В то время, как малайцы приготовляют завтрак, состоящий из вареного риса, сушеной рыбы и чая, я спешу на реку, чтобы освежиться купаньем. В этот ранний утренний час вода в реке холодна, как лед,
Мы уже давно находимся в пути, подвигаясь по удобной слоновьей тропе, но все наши поиски остаются безуспешными, и потому мы решаем прейти прямо через пайю и пробраться до ближайшего «паматана», — возвышенной полосы земли, расположенной среди болота, — в надежде, что там, быть может, отыщутся следы носорога.
Мы спускаемся с невысокого пригорка и подходим к краю болотистой водной поверхности, как вдруг раздается оглушительный рев, при звуке которого мы останавливаемся, как вкопанные…
В первое мгновение ни один из нас не может сообразить, из чьего исполинского горла вырвался ужасный звук, ко затем МустаФа шепчет мне на ухо:
— Мавас бесар сектли [6] )!
Тут я припоминаю, что несколько лет назад я слышал этот звук, который мавас издает лишь в редких случаях, и мы неслышно подкрадываемся ближе к болоту. Шаги наши не производят шума, — Мустафа, как житель первобытных лесов, путешествует босиком, а у меня — мягкие резиновые подошвы.
6
«Огромный оранг-утан»!
Несмотря на это, животное, повидимому, услышало нас. В вышине над нами слышится шум ветвей. Мы поднимаем голову и неясно видим на самой вершине огромного дерева какую-то темную рыжеватую массу неопределенных очертаний.
Это и есть мавас.
И, вдруг, где-то совсем близко от нас опять слышится тот же страшный рев. Он доносится из болота, из чащи водяных растений. Значит, другой мавас спустился с дерева, очевидно, взбешенный присутствием людей.
Мустафа стережет первого оранг-утана, я отправляюсь в пайю. Моментально заменяю пули со стальными колпачками, приготовленные для носорога, опасными пулями дум-дум, и пробираюсь в болото. То по колена, то по бедра погружаюсь в тину и ил, испускающий удушливые испарения. Корни растений образуют в трясине такую путаницу, что я не могу стать твердой ногой
Я должен быть готов каждую минуту к нападению «лесного человека».
Судя по голосу, это должен быть огромный экземпляр, и мне становится страшно в моем беспомощном положении, Мавас, как известно, нападает на целые отряды людей, бросая в них с вершин деревьев сучьями, и даже сам отваживается бросаться на неприятеля, вооружившись дубиной. Горе мне, если первый выстрел будет неудачен! Я знаю, как велика опасность, потому что несколько лет назад на меня напал тяжело раненый оранг-утан, при чем жизнь моя подверглась тогда большой опасности…
Я подхожу к стволу огромного дерева, на котором, кажется, сидел мавас, но ничего не могу рассмотреть. Пробираюсь дальше, но зверя по-прежнему не видно. Раздосадованный неудачей, возвращаюсь обратно на сушу, где, между тем, собрались мои спутники, и узнаю от Мустафы, что мавас, сидящий на вершине дерева, до сей поры не пошевельнулся. При внимательном осмотре я убеждаюсь, что отступление ему отрезано, потому что вверху нет ни одной достаточно крепкой лианы, по которой ему можно было бы перебраться на другие деревья, — значит, мавас от нас не уйдет.
Теперь вся трудность заключается только в том, чтобы найти около дерева такое место, откуда было бы ясно видно тело животного, чтобы его можно было убить одним выстрелом.
Стреляя наугад, можно испортить всю шкуру и, сверх того, подвергнуться опасности нападения со стороны раненого зверя. Поэтому я приказываю малайцам положить свою ношу и пробраться с двух сторон в болото, прокладывая дорогу сквозь колючие кусты с помощью парангов, чтобы дерево можно было обойти кругом и, отыскать удобное место для выстрела.
Малайцы осторожно окружают дерево, а я сам подхожу прямо к стволу.
В эту минуту в вышине слышится треск. Дубина толще руки, брошенная со страшной силой, с шумом летит сквозь листву и падает в болотную воду, брызгающую во все стороны, около одного из малайцев, который оказался на волосок от смерти.
Теперь нельзя терять ни минуты: надо скорее покончить с животным. Мустафа кивает мне. Подбегаю к нему так быстро, как позволяет болотистая почва, и вижу, как в вышине к суку тянется рыжая рука, — рука, принадлежащая настоящему гиганту, величина которою кажется прямо чудовищной. Несколько ниже сквозь листву мелькает огромное бедро обезьяны.
Я передаю Мустафе свое тяжелое ружье, беру у него малокалиберное запасное ружье и заряжаю его пулей дум-дум. Затем тщательно прицеливаюсь, стараясь метить по возможности в то место, где находится висок. Слышится резкий выстрел, далеко отдающийся под сводами леса, а минуту спустя — треск, шум, грохот, глухой звук падения тяжелого! тела. Потом все стихает. Мы с Мустафой торопливо подбегаем к тому месту, куда упал мавас, держа ружья наготове, и видим картину, необычайней и ужаснее которой не могла бы представить ничья фантазия.