Всемирный следопыт, 1928 № 07
Шрифт:
Вооружены они были самым разнообразным оружием: дубинами, вилами, самодельными копьями, дедовскими протазанами [15] ), пистолетами и офицерскими шпагами, казачьими карабинами и солдатскими фузеями, сайдаками [16] )…
— Вот оно, царево войско! — заговорил снова Хлопуша. — Только рукой махну, все вы в пропасти будете! — И, не обращая уже внимания на ротмистра, повернулся к гусарам: — Ребятушки, неужель служба царицына вам сладка? Только баре государя нашего новоявленного не признают, а смерды, кость мужицкая и даже всякие орды ему покорились. Сдавайтесь и вы, от его имени за это милость и свободу обещаю, — освобожу вас от службы и в вольные казаки поверстаю…
15
Протазан —
16
Сайдак — чехол на лук, также — весь прибор: лук с налучником и колчан со стрелами.
Гусары, сбившись в кучку, зашептались. Ротмистр понял, что надо действовать решительно. Взмахнул саблей, крикнул:
— Ребята, присяге не изменим! Сабли вон! За мной!
Но гусары не шелохнулись. А старик-вахмистр сказал серьезно и строго:
— Неча махать саблей, ваше благородие! Покорись! Не пропадать же нам всем из-за тебя! — и первый сбросил к ногам Хлопуши свой карабин. Остальные гусары последовали его примеру.
— Изменники! Клятвопреступники! Собачье племя! — закричал ротмистр и, в бешенстве переломив о колено саблю, бросил обломки в пропасть.
— Так-то лучше! — засмеялся Хлопуша и, кивая на ротмистра, обратился к гусарам: — А вы, ребятушки, зато, што он вас собачьим племенем обозвал, всыпьте-ка ему сотню плетей. Дозволяю…
В этот момент поблизости раздался шум, сердитая брань, и на вершину, тяжело отдуваясь, вскарабкались двое мужиков, таща за собой упиравшегося Толоконникова. С Петьки в драке сорвали его полушубок, и он стоял перед Хлопушей в разорванной рубахе, даже без пояса…
Твердые желваки задергались на скулах Хлопуши. Усилием воли он тушил мутную ярость, делавшую его диким зверем. Боясь разжечь себя даже криком, сказал спокойно:
— Ну вот ты и попался, Петра. Давай рассчитаемся. Должок ведь за тобой…
— Погоди, Афоня, у меня с ним беседа будет, — перебил вдруг Хлопушу молодой парень, отделяясь от толпы.
Судя по нарядной кривой турецкой сабле, пристегнутой к галунной офицерской портупее, это был кто-то из пугачевских начальников. Толоконников поднял голову и тотчас опустил ее безнадежно еще. ниже. Перед ним стоял Павел Жженый…
— Здравствуй, Петр, здравствуй! Увиделись мы с тобой. Што ж глаза прячешь, как вор, иль вину чуешь за собой? — Жженый с этими словами медленно наступал на Толоконникова, а Петька так же медленно пятился назад. Словно невидимая нить протянулась между этими двумя людьми. Петька, сам того не замечая, пятился к пропасти. И вот, когда он был уже в одном шаге от края ее, когда все присутствующие затаили дыхание, думая, что он сейчас сорвется вниз, Жженый вдруг крикнул резко:
— Стой!
Петька вздрогнул и остановился, как вкопанный.
— Кайся! — сказал сурово Жженый. — Гришку-Косого помнишь?
— Помню, — прошептал побелевшими губами Петька.
— Ты его убил?
— Я.
— За што?
— Ненароком. В тебя метил.
— Кто меня убить наущал?
— Шихтмейстер.
— Обещал за это сколь?
— Червонец да полушубок волчий.
— Дешевая моя голова! — скривил губы Жженый.
Хлопуша делал последние усилия, чтобы сдержать ярость. Он дышал тяжело и прерывисто, с хрипом, словно только что вынырнул из-под воды. Дрожащие его пальцы то сжимались судорожно в кулаки, то опять разжимались, как будто он уже тискал ими чье-то горло. Петька видел это, по лицу Хлопуши уже читал свой конец и все же не мог ни врать, ни запираться, ни даже умолять о пощаде. Голубые глаза Павла словно заколдовали его, отняли у него волю и разум. Обессиленный, опустошенный, он покорно отвечал на все вопросы Жженого.
— Еще отвечай, — продолжал Павел. — Государевы письма, что Хлопуша тебе давал, вместо наших мужиков кому относил?
— Шихтмейстеру. А тот — управителю.
— В фортецию солдат на завод вызывать кто ездил?
— Я.
— Иуда! — не вытерпел Павел и метнулся на Толоконникова с кулаками. Петька рванулся испуганно назад, и нога его, не найдя опоры, повисла над пропастью. Лицо его сразу перекосилось до неузнаваемости, а из глаз неожиданно брызнули слезы… Он понял, что спасенья нет, — но еще пытался бороться за жизнь. Неимоверным усилием хотел он выпрямить верхнюю часть туловища, которая
Хлопуша подошел к краю пропасти и заглянул вниз. На самом дне, между острыми зубьями скал застряло изуродованное тело. Вздохнул с силой:
— Сам, значит, себя казнил. Ну што ж, два раза прощают, на третий бьют…
И вдруг удивленно поднял руку к голове. Шапка птицей сорвалась у него с головы, взвилась кверху, а затем полетела в пропасть. Он не слышал слабого пистолетного выстрела. Обернулся. Ротмистр, бледный, со стиснутыми зубами, щупал левой рукой правую, повисшую безжизненно. В ногах его валялся небольшой пистолет… Ротмистр полез в карман, нащупал случайно один из пистолетов, подаренных ему Шембергом, и, не утерпев, выстрелил в Хлопушу.
Думал, убив вожака, справиться и с остальными мятежниками. Стоявший рядом с ним мужик во-время огрел его по руке дубиной и тем спас Хлопуше жизнь.
— Эх, ваше благородие, вот ты какой! — сказал без всякой злобы, с легкой укоризной Хлопуша. — А я ведь думал отстегать лишь тебя да и пустить на все четыре стороны. Ан нет! Прав наш батюшка-царь, — всех вас от прапорного до енерала вешать надо. Первеющие вы наши зловреды и мучители! Карбалка, иди-ка сюда, тамыр [17] ), работа есть…
17
Тамыр (по-киргизски) — друг, приятель.
Приземистый киргиз в желтом китайском азяме [18] ) отделился от толпы.
— Подвесь-ка его благородие! — коротко приказал Хлопуша.
— Слухам, бачка [19] )! — Карбалка распахнул азям, выдернул из штанов очкур [20] ), огляделся. Вековая сосна, поваленная бурей, свесила вершину над пропастью. Поддерживая одной рукой падавшие без очкура штаны, Карбалка полез на сосну. Сидя спокойно над бездной, привязал очкур к стволу сосны, сделал петлю и снова спустился на гору. Подойдя к впавшему в столбняк ротмистру, взял его за плечо:
18
Азям — род армяка, соответствует украинской свитке.
19
Бачка — сокращенное от батюшка.
20
Шнурок, которым стягивают шаровары.
— Пойдем, баранчук!
Ротмистр вздрогнул, посмотрел на петлю и вдруг с воплем начал рваться из рук киргиза.
— Ой, смешной! — удивленно сказал Карбалка. — Нельзя, бачка велел. Зачем как куян [21] ) умираешь? Ты как кашкыр [22] ) умирай, смело! Ну же!
Карбалка схватил ротмистра за шиворот и потащил к сосне. Вырываясь, офицер кричал:
— Душегубы!.. Дьяволы!..
— Ишь ты, — рассмеялся невесело Хлопуша, — што сын дворянский, што конь ногайский, умирают — так хоть ногами дрыгают. Кончай скорей, Карбалка! — махнул рукой и пошел в сторону.
21
Куян — заяц.
22
Кашкыр — волк.