Всемирный следопыт, 1929 № 03
Шрифт:
Вооружившись винтовками, Сытин и Суслов отправляются в сторону загадочного костра, но они скоро возвращаются: костер исчез словно его стерли губкой. Найти в темноте его место, конечно, невозможно.
Все это немного странно, но впереди еще много таежных километров, которые нам надо пройти. Пора ложиться спать. Митя тащит свой спальный мешок к костру, а нас соблазняет тепло от стоящей в избе железной печки. Рабочие давно уже спят в сарае, на сеновале. Заняв почти всю избу, мы ложимся вповалку на полу.
В походе люди не страдают бессонницей, и я не помню, как на меня навалился сон. Проснулся я от какого-то жжения во всем теле, словно меня обложили крапивой.
От той же причины просыпаются Сытин и Суслов, и только на Вологжина клопы не оказывают никакого действия. Похрапывая и причмокивай губами, он продолжает спать с таким видом, будто укусы насекомых доставляют ему величайшее удовольствие.
На огонь приходит с улицы Митя и сообщает, что он чуть-чуть не пристрелил из нагана лошадь, приняв ее в темноте за подбирающегося к костру бандита. Хотя до рассвета еще далеко, но заснуть в этом клоповнике немыслимо. Перебираемся к костру и навешиваем над огнем походный котел с водой для чая.
В сером сумраке зарождающегося дня покидаем подозрительное негостеприимное зимовье.
XI. «Тунгус — вера такой».
У излучины таежной речушки Чамбе, на вгрызшейся в тайгу небольшой полянке выбрал себе становище тунгус Павел. Он давно уже бросил кочевать. Поставил из бревен зимовье, как у русских таежников, а позади — чум с неизбежным лекоптыном. Тунгус, если даже будет жить в русской избе, никогда не расстанется с этими атрибутами кочевой жизни. На нижней Тунгуске есть много тунгусов, перешедших на оседлую жизнь, но рядом с избой вы всегда увидите чум, а над ним шест с развевающимися белыми тряпками. Если спросить такого тунгуса, зачем ему чум раз он постоянно живет в избе, он неизменно ответит:
— Тунгус — вера такой. Без чум и лекоптын нельзя.
У излучины таежной речушки выбрал себе становище тунгус Павел…
В лекоптыне над Чамбе кроме обычных тряпок висит кусок шкуры оленя, а это показывает, что чум принадлежит шаману. Нас встречает целая свора собак. У избы показываются несколько ребятишек, но, завидев так много людей, поспешно прячутся за дверью.
Спешиваемся и входим в избу. Первое, что мне бросается в глаза, это огромная икона, висящая на стене рядом с ружьем. Оказывается, святые угодники могут прекрасно уживаться с шаманским лекоптыном. Впоследствии я узнал, что эту икону подарил тунгусу купец, ликвидировавший на Катанге свою лавочку. Для тунгуса икона была просто картинкой.
Остальное в избе — обычная принадлежность таежного зимовья. Много звериных шкур; ими покрыты просторные нары, на которых, уцепившись друг за друга, сбился в кучу выводок тунгусских ребят. Малыши испуганно таращат на нас черные косые глаза. Чтобы успокоить их и узнать, где взрослые, даем им конфет и сахара, и это оказывает свое действие. Немедленно засунув в рот сласти, тунгусята начинают между
— Нет… Ушел… Белка… олень…
Суслов, порядочно владеющий тунгусским языком, вступает с ней в разговор, и в конце концов мы узнаем, что мать, «старый и молодой» (у Павла две жены), ушли промышлять белку, а отец собирает в лесу оленей. Когда вернутся — неизвестно.
Это расстраивает наши планы. Выбрав к метеориту кратчайший путь, мы не уверены, что он действительно окажется таким. Впереди много болот и топей, и благополучно миновать их, не зная местности, довольно трудно. Тунгуса мы предполагали взять в проводники, но ждать его не имеет смысла: он может вернуться и через час и через несколько дней.
Делать нечего, приходится рассчитывать только на себя, и мы покидаем тунгусское становище. Однако не прошли мы по оленьей тропе и километра, как впереди показались ветвистые рога, а рядом с ними — человек с ружьем за плечами. Это и есть тунгус Павел…
Тунгус, повидимому, ничуть не удивлен нашим появлением, — он не задает вопросов — зачем и почему мы едем в тайгу. Его больше интересует практическая сторона нашего предложения, — сопровождать нас в Страну Мертвого Леса. Пришла самая пора добывать белку, — как ему бросать промысел? Не будет у него белки — не будет и хлеба, сахара, масла…
Мы предлагаем ему подумать, сколько он добыл бы белки за дни, которые потеряет с нами. Стоимость этих белок мы ему возместим. Тунгус начинает загибать корявые, никогда не моющиеся пальцы. Три туда, три обратно, два на всякий случай. Чтобы не просчитаться, проделывает это несколько раз. Наконец объявляет:
— Джян пуд мука.
Джян — это десять. Белку Госторг принимает в этом году за 1 рубль 45 копеек, и если принять во внимание, что тунгус добудет в день самое меньшее пять белок, то он запрашивает не много. На фактории мука стоит три рубля 16 килограммов.
Сделка заключена. Тунгус получает записку, по которой он получит на фактории муку, и отправляется на свое становище, чтобы собраться в путь и сделать в хозяйстве необходимые распоряжения. Когда через несколько часов он догоняет нас, с ним уже не олень, — там, куда мы идем, нечем кормить оленя, — а «мурен» (конь), и в руках у него «пальма».
Пальма — это национальное орудие тунгуса, с которым он никогда не расстается в своих странствованиях по тайге. Представляя из себя большой стальной нож, насаженный на длинную, метра в два палку, пальма является незаменимым оружием в борьбе с лесной чащей. Ею прокладывают лесные люди себе путь через таежные дебри. Пальма хороша и против амикана (медведя): тунгус, если он не принадлежит к числу трусов, одним ударом раскраивает зверю череп, как только тот покажется из берлоги.
Тайга с каждым километром становится все более болотистой. Болота или, как их здесь называют, «курьи», поросшие богульником и ерником, занимают в северной тайге огромные пространства. Окинешь с высоты сосновой гривы взглядом такую курью, кажется, пройти по ней совсем легко, — она убегает вдаль ровной безобидной полосой. Но горе тому, кто, доверившись этой кажущейся безобидности, сунется в курью. Там сплошная топь. По утрам космы тумана населяют курью фантастическими призраками.
Но тунгус чувствует себя в тайге так же уверенно, как москвич на Тверской улице. Нужды нет, что он тут не бывал, но по каким-то ему одному известным признакам он знает, где лучше переправиться через речку, как пройти через курью. Я скоро убеждаюсь, что без Павла мы тут застряли бы надолго.