Всемирный следопыт, 1930 № 12
Шрифт:
На линии Казанской дороги действовал карательный отряд.
Кровь рабочих полилась рекой.
Восстания были и в других городах. Они также были подавлены.
Революция потерпела временное поражение.
Революционные силы не были сломлены. Первая русская революция потерпела поражение, но она оказалась прекрасным уроком, «генеральной репетицией» Октября.
В чем же причина неудачи вооруженного восстания в декабре и разгрома?
Первая причина в том, что «главной формой декабрьского движения в Москве были мирная забастовка и демонстрация. Громадное большинство рабочих активно участвовало только в этих формах борьбы. Но именно декабрьское выступление в Москве показало воочию, что всеобщая стачка, как самостоятельная
«…нужно было более решительно, энергично и наступательно браться за оружие, нужно было разъяснить массам невозможность одной только мирной стачки и необходимость бесстрашной и беспощадной вооруженной борьбы» (Ленин).
Не были использованы имеющиеся силы для «активной, смелой, предприимчивой и наступательной борьбы за колеблющееся войско» (Ленин).
Не было «союза с крестьянством, и оно во-время не пришло на помощь пролетариату.
Слабость социал-демократической партии, в которой рядом с большевиками работали меньшевики, беспрерывно срывавшие, деморализовавшие и предавшие революцию.
После поражения революции меньшевики совсем отошли от рабочего класса, начали приспособляться к царизму, буржуазии, призывать к сотрудничеству с нею, злорадствовать по поводу неудачи Московского восстания.
Лишь большевики не падали духом и остались верны революции. Большая часть их находилась на каторге и в тюрьмах, а оставшиеся ушли в подполье, повели новую революционную работу.
В. И. Ленин после 1905 года писал:
«Будем помнить, что близится великая массовая борьба. Это будет вооруженное восстание. Оно должно быть по возможности единовременно. Массы должны знать, что они идут на вооруженную кровавую, отчаянную борьбу. Презрение к смерти должно распространиться в массах и обеспечить победу. Наступление на врага должно быть самое энергичное: нападение, а не защита должно стать лозунгом масс, беспощадное истребление врага станет их задачей; организация борьбы сложится подвижная и гибкая; колеблющиеся элементы войска будут втянуты в активную борьбу. Партия сознательного пролетариата должна выполнить свой долг в этой борьбе».
Через 12 лет после первой русской революция эта великая массовая борьба под руководством большевиков привела русский пролетариат к власти.
УРАЛ
Рассказ А. Грина
Рисунки В. Щеглова
I
В феврале 1900 года я решил отправиться на Уральские золотые прииски.
Всю эту зиму я прожил, бедствуя изо дня в день. Мне удавалось иногда заработать рубль-два перепиской ролей для труппы городского театра, при чем, чтобы получить даже эти гроши, приходилось иногда часами ловить за кулисами антрепренера, а то даже ожидать конца спектакля, когда антрепренер залезал в кассу сверять билеты.
Около месяца я прислуживал у одного частного поверенного, бойкого крючка, платившего мне двадцать копеек в день за довольно трудную работу — писание под диктовку исковых прошений и апелляционных жалоб.
Я отвлекся, чтобы указать, из какой обстановки я двинулся на Урал. Там я мечтал разыскать клад, найти самородок пуда в полтора, — одним словом, я все еще был под влиянием Райдера Хаггарда и Густава Эмара.
Отец дал мне три рубля. На мне были старые
Было, кажется, 23 февраля, когда в снежный мягкий день я перешел реку Вятку и, миновав кабак села Дымкова, весь остаток рано темнеющего дня шел по тракту на уездный город Слободской, до которого было тридцать километров. Когда я прошел километров пятнадцать, было уже темно, как ночью. Встретив огни деревни, я постучался в одну избу, в другую, но везде слышал один ответ:
— Ступай, много вас таких шляется.
Не зная что делать, я постучался в один дом не совсем крестьянского типа и попал к молодому дьякону, жившему с такой же молоденькой женой во втором этаже. Дьякон оказался человеком простым и, как я, поклонником Густава Эмара. У него я и переночевал на полу, подослав половик. Его жена накормила меня лапшой с грибами и напоила чаем с сушкой.
Утром я отправился дальше, иногда проезжая некоторое расстояние на крестьянских санях. Попутные мужики охотно подсаживали меня.
Около двух часов дня показались крыши уездного города Слободского. Придя в город, я сделал попытку разыскать семью ссыльного поляка Тецкого. Однако Тецкий с семьей уехал в Сибирь. Я тронулся в дальнейшее странствие, которое продолжалось восемь дней. От Слободского до Глазова я прошел сто восемьдесят километров, ночуя по деревням.
Редкая семья соглашалась взять с меня деньги за ужин или ночлег. Я предпочитал останавливаться в бедных избах, так как хозяева таких жилищ гораздо радушнее и приветливее, чем зажиточные крестьяне.
II
Инспектором глазовского городского училища был Дмитрий Васильевич Петров, мой бывший учитель по вятскому городскому училищу. Я знал от моих бывших одноклассников, что он здесь, и решил зайти к нему в гости.
Петров жил в казенной квартире. Пол был чисто натерт, много цветов, рояль, красивые вязаные салфетки — словом, бедный ординарный комфорт интеллигентного труженика. Я снова увидел его усталое лицо, редкие темные волосы, всклокоченный хохолок на лбу и почувствовал себя школьником, когда он сказал:
— А! Гриневский! Здравствуй. Какими судьбами? Входи, входи!
—А, Гриневский, входи, входи…
За обедом, потом за вечерним чаем мы много и горячо говорили о жизни, о литературе.
Он дал мне серебряный рубль, пачку папирос. И наскоро выпив рано утром чаю, я отправился на вокзал, где уговорился с кондуктором товаро-пассажирского поезда. Я дал кондуктору сорок копеек. Он посадил меня в пустой товарный вагон и запер его. У меня были хлеб, колбаса. Пока тянулся день, я расхаживал по вагону, мечтал, ел, курил и не зяб, но вечером ударил крепчайший мороз, градусов двадцать. Всю ночь я провел в борьбе с одолевающим меня сном и морозным окоченением: если бы я уснул, в Перми был бы обнаружен мой труп. Эту долгую ночь мучений, страха и холода в темном вагоне мне не забыть никогда.