Всемирный следопыт 1931 № 04
Шрифт:
В гостях у немецких товарищей
На одной из окраинных улиц мы посетили коммунистический книжный магазин «Красная звезда». В магазине есть полные собрания сочинений Ленина, Карла Маркса, Макса Гельца и многих других революционеров.
Шиман рассказывает нам о положении коммунистической партии в Германии.
Коммунистическая партия работает здесь легально. Хитрые социал-демократы ловко ведут свою политику. Они знают, что пролетариат в подполье во сто крат сильнее и опаснее для них. Вот почему коммунистической партии разрешили работать в открытую с тем, чтобы всегда быть в курсе ее работы
Цергибели [10] — хорошие политики. У них есть свои фашистские организации, которые втягивают в сферу своего влияния мелких служащих, чиновников и рабочих. Капиталисты переманивают рабочих в партию социал-демократов. Правительство помогает социал-предателям, строит для них дома, спортивные залы, школы, культурные учреждения. Но коммунистическая партия Германии не думает умирать. Несмотря на данную ей «свободу», она все же предпочитает работать в подполье, и работа протекает блестяще. Нелегальная «Рот Фронт» работает теперь как никогда.
10
Цергибель, Карл — (Zoergiebel, Karl) (1878-...) — социал-демократический глава берлинской полиции. — прим. Гриня
— Задачей коммунистической партии, — заканчивает Шиман, — является сейчас вовлечение широких пролетарских масс с крупных предприятий в партию.
В этот вечер я и еще пять комсомольцев-ударников пошли бродить по рабочим кварталам Гамбурга. Нас сопровождал немецкий рабочий-маляр Адольф Мая. Он водил нас по таким трущобам, которые нашей старой московской Проломке дали бы сто очков вперед. На одной из таких улиц мы зашли к товарищу Мая — Госману.
Зажигая спичку за спичкой, мы долго шли по темному страшному коридору. Сильно пахло плесенью и сыростью. Пол коридора был земляной. Сквозь деревянные стены доносились визги, крики, громыхание посудой. Завернули за угол, Мая постучал в дверь. За перегородкой послышался шум, кто-то споткнулся, выругался, послышался скрип отпираемой двери — и на пороге появилась изможденная женщина с керосиновой лампой в руке.
Увидев нас, женщина очевидно испугалась, но несколько слов, сказанных по-немецки нашим товарищем, успокоили ее. Знаком женщина попросила нас войти.
Пройдя кухню, мы вошли в большую низкую комнату, уставленную двумя кроватями, большим столом и полдюжиной стульев. В комнате было одно окно. Как и в коридоре, здесь пахло сыростью, оклеенные обоями стены сочились водой.
— В рабочих домах, — объяснил нам Мая, — центрального отопления нет. Солнце в квартиры очень редко заглядывает — настолько высоки дома. Как правило, все квартиры сырые.
Хозяйка оказалась очень разговорчивой, она сообщила нам много интересного о своем житье-бытье. Ее муж — кузнец на судостроительном заводе. Зарабатывает до 170 марок. У нее трое детей, старшему 17 лет, он работает в сапожной мастерской, получает 60 марок. Ни парового отопления, ни электричества у них нет. За квартиру платят 60 марок в месяц — больше трети жалованья мужа.
Через один квартал Мая привел нас к громадному каменному дому. В узеньком проулочке мы прямо с улицы прошли в незапертую дверь микроскопической
Прощаясь, они говорят:
— Вы закончите великое дело — пятилетку в четыре года, а мы… начнем и закончим у себя революцию!..
В шалашах за огородами…
Мая обещал показать нам окраины города, где живут низшие слои пролетариата.
Шли очень долго. Узкие неосвещенные улицы сменялись широкими, залитыми сотнями огней площадями и скверами. Потом пошли рощицы, в их гуще прятались богатые коттеджи и красивые маленькие виллы. Строения встречались все реже и реже, рощицы кончились и пошли огороды. За огородами, в темноте, среди поля зачернелись какие-то шалаши. Ночь и сгущенный мрак создавали жуткое настроение. «Куда нас ведут?» — думал каждый из нас.
Минут через пять мы пробирались тропинками увядшего огорода. Темные и молчаливые силуэты шалашей мелькали все чаще. У одного деревянного строеньица мы остановились. Мая быстро отодвинул щеколду и пропустил нас в жилище. Через минуту кто-то невидимый чиркнул спичкой и зажег свечку, которая скудно осветила маленькую комнатушку. Кроме деревянных нар и маленького столика в хибарке совершенно ничего не было.
— В этих шалашах, — объяснил нам Мая, — живут безработные нищие, попадаются и мелкие воришки.
Обратно шли молча. В голове стояла сущая суматоха и неразбериха. Звенящий, сверкающий Сан-Паулен, сотни лакированных автомобилей, величайший в мире кинотеатр Уфа с движущейся лестницей, вмещающий 4.500 человек, светящиеся рекламы, колоссальный дом правительства, католическая церковь Беотри, вышиною 133 метра, высокие темные здания, кишащие ворами и проститутками, узкие лабиринты рабочих кварталов и наконец, потрясающие бедностью и нищетой жилища люмпенпролетариев — все это безостановочной вереницей наперебой проходило в сознании.
Прогулка на автобусах
Рано утром следующего дня к пристани подкатило семь автобусов. Мы заняли места. Снова проезжаем уже знакомый нам Сан-Паулен. Там царит мертвая тишина. Тов. Шиман объясняет:
— Жизнь на этой улице начинается с 7–8 часов вечера и продолжается до 6–7 часов утра. Сейчас господа-гуляки изволят спать.
Проезжаем сквер, растянувшийся на огромном пространстве. Разноцветная пышная клумба окружает грандиозный памятник Бисмарку. Здесь обычно происходят жаркие стычки рабочих демонстрантов с полицией. У одной из немецких школ ребятишки устроили нам громогласную овацию.
На Юнг-Ферштин мы проезжали мимо целых шпалер любопытных немцев. Наш приезд, несмотря на строгий приказ правительства «не устраивать демонстраций», взбудоражил весь Гамбург. «Советская зараза» заинтересовала даже высшие круги города. Мы от души гоготали, глядя на старых аристократок, которые с ужасом взирали на наших работниц. Но все проходило благополучно. На огромных площадях мы глазели на шуцманов. В блестящей форме, сверкая белыми лайковыми перчатками, они производили впечатление разряженных кукол. Впрочем эти куклы менее всего годились в качестве игрушек — дрались они очень больно.