Всевеликое войско Донское
Шрифт:
– Передайте генералу Пулю, – сказал ему атаман, – что я являюсь выборным главою свободного пятимиллионного народа, который для себя ни в чем не нуждается. Слышите: ни в чем! Ему не нужны ни ваши пушки, ни ружья, ни амуниция – он имеет все свое, и он убрал от себя большевиков. Завтра он заключит мир с большевиками и будет жить отлично… Но нам нужно спасти Россию, и вот для этого-то нам необходима помощь союзников, и они обязаны ее оказать. С генералом Пулем будет разговаривать суверенный глава сильного и могучего народа, и он требует к себе известного уважения. Генерал Пуль обязан
Полковник Киз ушел, и опять шли переговоры, и два поезда стояли на путях друг возле друга к великому соблазну любопытных. Наконец, атаман приказал прицепить паровоз к своему поезду, он решил ехать обратно в Ростов. К нему явился переводчик генерала Пуля полковник Звегинцев и сказал, что генерал Пуль согласен придти для переговоров к атаману, если атаман согласится, что завтра будет у генерала Пуля. Это атаману было все равно, где ни завтракать, лишь бы договориться так, чтобы достоинство Всевеликого войска Донского не было унижено.
Как два индейских петуха, важных и надутых, встретились атаман и генерал Пуль. На вопрос о полном подчинении всего Войска Донского с его населением и армией генералу Деникину атаман ответил категорическим отказом. Армия – да, армия может подчиниться, но как совершенно самостоятельная армия. Войско теперь не может признать Деникина иначе, как через атамана.
– Вы имеете, – сказал атаман, – австралийскую армию, она отлично дралась у вас, но она самостоятельна. Поверьте, что генерал Деникин только выиграет от того, если Донская армия не распылится и не уничтожится, а будет в руках у своего атамана.
Присутствовавший при разговоре генерал Драгомиров стал настаивать на том, что Донская армия должна войти в Добровольческую армию не как нечто целое, а подчиниться вполне. Все назначения, все распоряжения по ней должны идти только через штаб Добровольческой армии, иначе какое же это единое командование! Все Войско Донское со всем его населением, хлебом и иными средствами снабжения должно отойти в распоряжение генерала Деникина, который должен распределять все это согласно с требованиями всего фронта, всей армии.
Атаман не согласился с этим, и Пуль стал на его сторону. Генерал Пуль считал, что предложение атамана передать полностью всю армию и самого себя в подчинение генералу Деникину, который будет иметь сношение с Войском Донским через него, атамана, вполне приемлемо. После этого разговор стал идти спокойнее. Генерал Пуль становился все более сторонником атамана, и против предложений и требований генерала Драгомирова уже было два голоса – атамана и генерала Пуля.
Генерал Пуль спросил атамана о его дальнейших планах. Атаман принес карты и показал, как он полагал бы при помощи иностранных войск освободить Россию. Первое – оккупация и устроение Украины как Украины, а не России, второе – движение на соединение с чехо-словаками и Колчаком, третье – движение всеми силами на Москву.
Оказалось, что и у Пуля был тот же план – создать единый фронт от Сибири до берегов Черного моря.
Около трех часов дня после с лишком трехчасового разговора генерал Пуль покинул вагон атамана, обещая ему в ближайшие дни посетить Войско Донское
За обедом атаман сказал страстную речь о помощи и непременно скорой, немедленной помощи России. Эта речь была тут же переведена на английский язык и передана генералу Пулю для отсылки в Англию.
– Мне вспоминается сейчас один исторический эпизод, – сказал атаман. – 9 мая 1902 года столицу Российской империи посетил президент Лубэ, возложивший на гробницу императора Александра III изящный меч работы Фализера из золота, стали и слоновой кости с надписью:
«Foederis memor» – «Помню о союзе».
Это латинское изречение было у меня в памяти в те тяжелые, мучительные августовские дни, когда волновался и шумел Большой войсковой Круг.
В эти дни треть Войска Донского и богатейший Таганрогский и часть Ростовского округов были заняты германцами. Украина предъявляла свои права на Таганрог и Ростов. У нас приходили к концу запасы патронов и снарядов, и Восточный фронт колебался. Мы были отброшены от Царицына на восемьдесят верст, и болезнь побежденных – большевизм – начинала охватывать армию.
Foederis memor!
«Помню о союзе». Я это знал … Но знал и другое изречение, изречение китайское. То изречение, с которым подносят они нож к животу, чтобы кончить жизнь самоубийством.
«Мею фаза!» – «Нет выхода!»
Сделать себе харакири было бы легко и просто. Уйти в лучший мир и бросить на произвол судьбы народ, доверивший всего себя, – было ли бы это честно? Предать большевикам Донское войско, дать раздавить себя, очистить тыл Добровольческой армии во имя призрачной верности идее. Предоставить союзникам к их приходу всю Россию в состоянии анархии без тех прочных островов, какие представляют из себя теперь Донская и Добровольческая армии – разве это было бы верностью союзу? Это было бы памятью о союзе?!
Foederis memor!
Я помнил о союзе. Я знал, что будет день и час, когда придут к нам на помощь союзники. Я знал, что им нужно иметь прочный плацдарм, откуда они могли бы начать свое освободительное триумфальное шествие. И в эту грозную минуту я оперся на единственную руку помощи, которая была мне протянута, руку бывшего врага – германца, и с его помощью я получил патроны и снаряды, я выправил фронт и дал Войску Донскому свободу.
Пускай близорукие политики осуждают и клеймят меня, я чувствую себя правым, потому что, если бы я этого не сделал, тогда я не имел бы удовольствия видеть вас, а Добровольческой армии пришлось бы вести войну на все фронты.
… Не донской народ и не донские казаки сделали это, а сделал я один, потому что вся полнота власти была у меня – и если я сделал спасением Дона преступление, я один и виноват, потому что я ни у кого не искал совета.
Не ищу его и теперь…
… Перед нами громадная задача – спасти Россию. А сил уже нет. И кто нам поможет?! Пойдут с нами кубанские казаки, пойдет с нами Добровольческая армия, но и с ними вместе нас мало. Так мало для громадной России. Время не терпит. Ждать до весны, раскачиваться, устраиваться, формироваться невозможно.