Всходил кровавый Марс: по следам войны
Шрифт:
— Знаете что? — предлагает Кириченко. — Давайте отрежем себе кончик уха, уедем в Киев и там заявим прокурору, что бежали из плена, где нас пытали.
— А Костров таки улизнул, — говорит адъютант. — Выпросил отпуск у командира. Будет он потом на аэроплане пробираться в крепость.
За ужином Базунов разносит штабное начальство:
— Кабак!.. Форты не готовы. Телефоны не действуют. А главное — вооружения нет. Едва только одна треть вооружена. Да и та — старыми пушками. Ведь крепость устроена как? К обложению не готовилась. Теперь наскоро устраивают форты на восток. Был только один форт, вынесенный
— Как же они смотрят на исход обороны?
— По обыкновению: очень игриво. Храбрости — на словах — черт знает сколько. Начальник штаба дивизии с гордостью заявил: не успели залезть в окопы, как уже шпиона австрийского поймали. И очень рад. А они, подлецы, нарочно подсылают своих, чтобы сбивать нас с толку. И как прут! По пятам за нами идут. Не успели занять окопы, а они уж, извольте вам, появились! Понимаете, как несутся? Выяснилось, что в лоб лезут австрийцы. Их немного. Но везут с собой шестнадцатидюймовки. А с боков чистые германцы. Чешут вперёд, как оглашённые. Прут на автомобилях, на тракторах. Везут орудий до черта. Хотят ударить с боков и с тыла.
— Как с тыла? А Ковно?
— Ковно больше трёх дней не продержится. А Новогеоргиевск пал.
— Пал?
— Да они «бертами» своими как саданут, так форт пополам: как скорлупа трескается.
— Какой же ваш общий вывод?
— Общий вывод такой: нет у нас больше крепостей.
— А Осовец?
— Осовец что? К Осовцу орудий никак подвезти нельзя. А Брест — пустое место. От него после первого выстрела ничего не останется.
— Что же в конце концов решили?
— Ничего не решили. Наверху растерялись и сами не знают, что делать. Сначала нас хотели направить походным порядком в Гомель. Потом назначили было всю дивизию в резерв. А теперь уж я и сам не пойму, как будет. Главное — все перегрызлись. Командир корпуса обиделся на начальника дивизии. Начальник дивизии, видите ли, вошёл в непосредственные сношения с фронтом, минуя штаб корпуса. Комендант крепости свою сторону тянет.
— Да из-за чего грызня?
— Господи! Не понимаете?.. Каждый старается поскорее улизнуть из крепости, а делает вид, что горит патриотическим жаром и жаждет пасть смертью храбрых.
— Кто же теперь всем распоряжается?
— Комендант. Форменный идиот. Ни уха ни рыла не понимает. Горелова назначили командовать артиллерией всего сектора, потому что он генерал-майор. А командиры тяжёлых дивизионов — капитаны и полковники. Одним словом — кабак.
— Что же будет?
— Думаю, что решено эвакуировать крепость. Такое у меня впечатление. На моих глазах нагрузили два поезда девятидюймовыми снарядами.
Эвакуация Бреста — вопрос решённый. Ежедневно из Бреста уходят сотни поездов, гружённых орудиями, снарядами, проволокой и интендантским добром. Паркам приказано забрать по миллиону ружейных патронов на бригаду.
Опять снуют над головой аэропланы. Они кружатся целыми стаями. Где-то совсем близко грохочут пушки. У нашей стодолы столпилось человек десять
— Какая дерзость! Эх, подбить бы его, — говорит кто-то из офицеров.
Освещённые косыми лучами солнца аэропланы, казалось, весело насмехались над нами.
— И где это наши лётчики? Что они делают?
— Сестёр милосердия на автомобилях катают. Разве вы не знаете?
— Бездарная у нас публика. Хоть бы профессора наши выдумали что-нибудь для борьбы с аэропланами.
— Что тут выдумаешь?
— Ну, придумайте пушку, которая бы воздушной струёй опрокидывала аэропланы. Или магнит такой, присасывающий машину. Мало ли что...
— Вот-вот, — подхватывает Базунов. — Притянуть его, подлеца, произвести над ним маленькую операцию и зарядить в пушку для сбивания аэропланов.
— К чему все эти чудеса, — говорит поющим голосом ветеринарный доктор Колядкин, — когда есть такое простое и хорошее средство: мир... Только скажите это слово — и сейчас пушки перестанут стрелять, исчезнут аэропланы... Такое желанное слово, — вздыхает Колядкин. — Кажется, мы никогда не дождёмся конца войны.
— Дождёмся, и очень скоро. Только после войны ещё хуже будет, — мрачно произносит какой-то незнакомый нам черноусый офицер.
— Почему так?
— Если внутри перемен не будет, пойдёт такая резня, что небу жарко станет.
— Ничего не будет, — сухо роняет Старосельский.
— Будет! — внушительно отвечает тот же офицер. — Люди легче стали. Жалеть нечего. Заварится каша!
— А будут с миром тянуть, — говорит Левицкий, — во сто раз хуже будет.
— О каком же теперь мире может быть речь? — возмущается Растаковский. — Это значит сдаваться на милость победителя...
— Ну, куцый мир, а все-таки мир, задави его гвоздь, — шутливо вздыхает Кириченко.
— На кой он тогда черт?
— Это вы теперь говорите, когда узнали, что в крепости сидеть не придётся.
— Ну разве можно воевать, — вмешивается офицер из дружины, — когда кругом вор на воре!.. Слыхали? В Киеве двух генералов повесили за то, что они сто четыре вагона австрийских трофеев через Румынию назад в Австрию отправили.
— Ну, это из «Солдатского вестника», — смеётся Левицкий. — Ко мне вчера приходил солдат, спрашивал: правда ли, что комендант Брестской крепости убежал к немцам ещё двадцать четвёртого июля и передал им все планы? Так что теперь из-за этого приходится сдавать крепость без боя.
— Что ж, доля правды в этом имеется: из-за кого-то ж приходится сдавать крепость без боя.
— Забодай их лягушка, — раздражается Кириченко. — Когда вздумали крепость эвакуировать! Неприятель в двух верстах от передовых укреплений, прёт с трёх сторон, а они только теперь догадались, что крепость никуда не годится.
— Воображаю, сколько добра достанется немцам, — говорит Болконский. — Одних консервов в крепости заготовлено сорок пять миллионов. Хлеба, муки, скота — неисчислимое количество. Крепость готовилась к полугодовой осаде.