Всходы ветра (Башня ярости - 2, Хроники Арции - 5)

Камша Вера Викторовна

Но, чтоб давать бой Архипастырю, нужны сторонники. Кто же на стороне Иллариона? Фронтерец? Оргондец? Эллец? Эскотец вряд ли, слишком труслив... Возможно, ордена... Никодимианцы?

Анастазия смотрела на утратившие величавость и спокойствие лица. Это казалось невозможным, но Илларион и вправду один! Один! Против всех. На такое даже Евгении не решился бы. Жорж Мальвани - тот просто не приехал...

– Что еще скажет возлюбленный брат?
– что-то в голосе Анатолия заставило Анастазию поежиться. Так этот гусак еще никогда не говорил.

– То, что вы все, - Илларион обвел руками собравшихся, и лицо его стало вдохновенным - безумцы! Безумцы, делящие наследство в охваченном

пожаром доме. Свершен Последний Грех, земное уже не спасти, но можно спасти души, прежде чем над Таррой сомкнется Тьма и Четыре Всадника осадят коней на площади Святого Града.

Забудьте о золоте! Забудьте о власти! Идите к людям со Словом божьим. Еще не поздно открыть глаза заблудшим и спасти их! Наступило царство Антипода, а вы не видите. Как не видит слепец ночи, называя ее днем! Не остановить поступь Кастигатора, страшен будет гнев его, и вдвойне будут виновны в глазах его пастыри, уподобившиеся алчным волкам!..

То, что нес Илларион, Анастазия слышала, хоть и в пересказе других. Его обычная проповедь о конце света. Но зачем тут-то? Неужели первая мысль оказалась правильной и антонианец рехнулся. Это все ставит на свои места, а вот Анатолий и Фотий открылись с неожиданной стороны. Они что-то затевают, и даже понятно что. Похоже, царственный вид Иллариона коробил не только ее, от антонианского Предстоятеля решили избавиться, а он сам дал повод. Или наоборот? Илларион понял, что ему не спастись, и решил разыграть из себя мученика?

Ее Иносенсия с непроницаемым лицом наблюдала, как вокруг Иллариона смыкается круг Скорбящих. Братья подняли руку на своего же Предстоятеля, такого еще не было! Кем же надо быть, чтобы пропустить такой заговор?! Александр Тагэре, и тот бы догадался.

– Я, Архипастырь Церкви Нашей Единой и Единственной, - возвысил голос Анатолий, - с глубокой скорбью пред лицом Триединого и князей церкви говорю о постигшем нас тяжелом несчастии. Возлюбленный брат наш Илларион тяжко заболел. Его тело здорово, но дух его подточен, и он долее не может стоять во главе ордена. Церковь наша Единая и Единственная позаботится о брате нашем. Все ли согласны передать страждущего в руки целителей под неусыпным оком Предстоятеля ордена амброзианцев?

– Слепцы, - холодно бросил Илларион, и все отчего-то замолкли. Дарованной мне силы довольно, чтоб повергнуть вас в прах, но я не стану делать этого. Ибо тот, кто поднимает руку на зло, сам становится злом. Грядет Кастигатор - он повергнет гордых и вознесет смиренных. Пусть судьба моя станет нитью путеводной в глазах истинно верующих. Страдания земные имеют предел, благодать вечна. Я последую за недостойными пастырями, скрестив руки на груди. Я сойду в узилище и останусь там, пока мне не будет явлено знамение, и тогда двери откроются, а цепи истают, и выйду я в мир, и будет этот день Днем Истины и Суда. Арде!.

– Есть ли кто-то, не согласный с моим словом?
– Анатолий торопился. Может, Илларион и безумен, но в его безумии есть величие.

Несогласных не нашлось. Бывший Предстоятель вышел в окружении десятка двух клириков. Так бы выглядел Шарль Тагэре в окружении десятка пьеров тартю...

Анатолий вернулся к Святому Походу. Кто-то кивал головой, кто-то высказывал опасения, кто-то спорил, а Анастазии казалось, что она пропустила самое важное. Что-то в словах Иллариона...

Конклав разошелся задолго до рассвета. Анатолий и Фотий почти настояли на своем. Церковь поддержит Ифрану против Оргонды, но Мирию решили не трогать. Анастазия не сомневалась, что пастырей остановило видение черных кораблей в Жасминном проливе. Что ж, пусть воюют, надо полагать, удачи эта война Церкви и Архипастырю не принесет. Ее Иносенсия же возвращается

в Мунт и готовится встретить Три Звезды. Похоже, это и есть предсказанная троица, и раньше времени они не объявятся. Если Александр вопреки всему жив, то Повелитель - наверняка он, а Брата и Деву еще предстоит найти... Кстати, Дева, скорее всего, давно перестала быть таковой, ведь со дня смерти Агриппины прошло двадцать шесть лет! А если Повелитель - седой колдун, Дева - Марта Мальвани, а Брат - Александр? Весьма вероятно. Конечно, Повелителем может быть и Пьер, тогда Девой, хоть и бывшей, становится его жена, а Братом - Базиль Гризье, умудрившийся вернуться из Гвары с головой на плечах. Нет, эта тройка кажется слишком жалкой, хотя в наше время пренебрегать нельзя ничем.

Архипастырь возвысил голос, творя молитву, знаменующую конец совета. Ее Иносенсия присоединила свой голос к другим:

– Да будет благословен и гнев Твой, изливающийся на грешных, и благодать Твоя, дарованная праведным...

Анатолий с Фотием полагают себя победителями. Смешно... Но что же все-таки она недопоняла? Почему ей кажется, что Илларион отнюдь не проиграл?

2896 год от В.И.

1-й день месяца Вепря

АРЦИЯ. МУНТ

Щечка Анхеля была ледяной, словно он умер много ор назад и все это время пролежал на улице. Пьер смотрел на сына, ничего не понимая, потому что есть веши, которые рассудок сразу осознать не может. Луна ушла, за окнами вновь танцевала и смеялась метель, огонь в камине поднял рыжую голову, сначала робко огляделся, а потом с жадностью набросился на подброшенные ему дрова. Комната постепенно наливалась теплом, чья-то рука зажгла свечи, теплый розоватый свет ласкал глаза, но тепло и свет не могли помочь ни мертвому ребенку в колыбели, ни упавшему рядом с ним на колени невзрачному мужчине в стеганом алом халате.

Ветер настойчиво бился в наглухо закрытое окно, пламя, у которого грел руки маркиз Гаэтано, трещало ласково и уютно. Наконец, человек у колыбели поднял голову, мука в его глазах растопила бы и камень, но Рафаэль Кэрна был тверже мирийского базальта. Он только пожал плечами и вновь потянулся к огню. Взгляд Пьера Тартю упал на роскошный кинжал, валявшийся на ковре. Совладать с Кэрной могли разве что Александр Тагэре или Сезар Мальвани, но для арцийского короля это значения не имело. Впервые в жизни он не боялся и не думал.

Пьер бросился на мирийца с отчаянием загнанного животного, маркиз Гаэтано лениво перехватил руку с кинжалом и вывернул. Что-то хрустнуло, клинок выпал из неумелых пальцев, звякнув о решетку камина, а Рафаэль отшвырнул от себя короля, словно паршивого щенка. Тартю упал на ковер и там и остался, схватившись за покалеченную руку.

– Будь ты проклят, убийца!
– выдохнул король.

– Вот как?
– Рито Кэрна улыбнулся. Так мог бы улыбнуться Проклятый, которым клирики не одну сотню лет пугали прихожан.
– Вряд ли твои слова, Пьер Тартю, что-то значат. Тем более для меня.

– Ты не мог, не должен был мстить ребенку!

– Ты ошибся, гаденыш. Кэрна мстят иначе. Я не помешал этим созданиям исполнить свой долг, только и всего. А почему я должен был им мешать? Сыну убийцы и узурпатора с дурной кровью следовало умереть, и он умер - на престоле Арции не может быть бастарда. Кошки Воля сторожат его кровь, они не позволят нарушить запрет.

– Кошки Воля, - медленно повторил Пьер Тартю, словно пробуя эти слова на вкус.

– Тот, кто связал Свет, Тьму и Холод, знал много, но вряд ли предполагал, что его создания выучатся любить, а значит, и ненавидеть. Кошки Воля полюбили Шарло Тагэре и его младшего сына. И возненавидели тебя. А тебя есть за что ненавидеть, не правда ли?