Вскрытие показало...
Шрифт:
Эбби кивнула и спросила:
– Если в компьютер влез именно убийца, почему он сделал это только один раз?
– Это мы думаем, что один, – напомнила я.
– Но ведь попытки взлома больше не повторялись.
– Ему было не до того, – предположил Уэсли. – Он убил двух женщин в течение двух недель. Об этом много писали в прессе. Возможно, преступнику вполне хватило информации, почерпнутой из газет. Маньяк не высовывается и чувствует себя в безопасности – ведь из новостей мы о нем ничего не узнали.
– Наша задача – выкурить его из норы, – сказала я. – Нам нужно что-то придумать,
– Если базу данных взломал именно убийца, такого заявления будет достаточно, чтобы он вновь попытался вызнать, что нам в действительности известно, – взглянув на меня, подытожил Уэсли.
На самом деле следствие зашло в тупик. Я постоянно отсылала Маргарет из ее кабинета, чтобы компьютер оставался в режиме ожидания. Уэсли поручил своей помощнице фиксировать все звонки. Мы решили использовать компьютер в качестве приманки: Эбби должна была поместить в своей газете статью о том, что полиция "напала на след".
– Убийца запаникует, испугается, что его скоро поймают, – развивала я свою мысль. – Если он, к примеру, лечился в больнице, то станет волноваться, как бы его не вычислили по записям в медицинской карте. Если он покупает какие-то особые лекарства в аптеке, то станет бояться показаний аптекаря.
Мой план держался исключительно на упоминании Мэтта Петерсена о странном запахе. Никаких других существенных "доказательств" у нас не было.
Убийца мог забеспокоиться, что отдел судмедэкспертизы определит его ДНК.
Впрочем, не исключено, что это его не волновало.
Несколько дней назад я получила копии отчетов по двум первым убийствам. Я внимательно изучила расположение вертикальных спиралей разных оттенков и разной ширины – рисунки поразительно напоминали штрихкоды на продуктах из супермаркета. Все три пробы по каждому случаю подверглись воздействию радиации, и расположение спиралей во всех трех пробах в случае Пэтти Льюис полностью совпадало с расположением спиралей во всех трех пробах в случае Бренды Степп.
– Разумеется, по этим данным мы не можем идентифицировать ДНК преступника, – объяснила я Эбби и Уэсли. – Нам известно очень немного, а именно: если убийца темнокожий, то под этот рисунок ДНК подходит только один человек из ста тридцати пяти миллионов. Если же он белый, то шансы еще ниже – один из пятисот миллионов. ДНК – это микрокосм человека, код жизни. Генетики в частной лаборатории в Нью-Йорке выделили ДНК из образцов спермы, которую я собрала с тел погибших женщин. Исследователи наносили сперму на предметное стекло, и капли под воздействием электрических разрядов расползались по поверхности, покрытой слоем геля. Один край стекла находился под действием положительного заряда, другой – отрицательного. ДНК несет отрицательный заряд, – продолжала я. – Противоположности притягиваются. Мелкие капли катятся дальше и с большей скоростью, чем крупные, по направлению к положительно заряженному краю стекла. Все вместе капли образовывают определенный рисунок, который переносится на нейлоновую мембрану
– Я не понимаю, – перебила Эбби. – Какого раствора?
Я объяснила:
– ДНК убийцы представляет собой двойные спирали. Эти спирали отделили друг от друга, то есть изменили их естественные свойства. Для наглядности представьте, что расстегиваете молнию на одежде. Я имею в виду раствор односпиральной ДНК с особой базовой последовательностью, которая классифицируется с помощью радиоактивного излучения. Когда по нейлоновой мембране размазывают раствор или пробу, последняя изучается и снабжается дополнительными отдельными спиралями – принадлежащими убийце.
– То есть молния снова застегивается? – уточнила Эбби. – Только теперь она радиоактивная?
– Сперма подвергается радиоактивному излучению для того, чтобы рисунок ДНК был виден на рентгеновском снимке, – объяснила я.
– Да, его личный код. Скверно, что мы не можем отсканировать его и вычислить личность преступника, – сухо добавил Уэсли.
– Все данные о маньяке у меня, – продолжала я. – Проблема в том, что наука пока не может расшифровать в записях ДНК индивидуальные особенности, такие как генетические отклонения или цвет волос и глаз, чтобы идентифицировать преступника. Рисунок ДНК настолько сложен и имеет так много уровней, что мы можем с уверенностью утверждать лишь одно: подходит или не подходит конкретный человек под конкретную характеристику.
– Но убийца-то об этом не знает, – задумчиво произнес Уэсли, глядя на меня.
– Верно.
– Если, конечно, он сам не является ученым, не работает в лаборатории или в научном журнале, – заметила Эбби.
– Предположим, что преступник далек от науки, – сказала я. – Подозреваю, что он и знать не знал о возможности идентификации ДНК, пока несколько недель назад не прочитал об этом в газетах. Сомневаюсь, чтобы он понимал, в чем суть таких исследований.
– В своей статье я популярно объясню весь процесс идентификации ДНК, – размышляла вслух Эбби. – Я дам понять этому выродку, что результатов такого исследования вполне хватит для разоблачения.
– Достаточно, чтобы он решил, что мы знаем о его отклонении, – кивнул Уэсли. – Конечно, если у него действительно есть отклонение... В чем я не уверен. – Он холодно посмотрел на меня: – Кей, что, если у него все в порядке со здоровьем?
Я терпеливо повторила свою версию:
– Мои догадки основываются на заявлении Мэтта Петерсена о том, что он чувствовал в спальне запах "оладий". То есть не оладий, конечно, а чего-то сладкого, но при этом похожего на пот.
– Запах кленового сиропа, – вспомнил Уэсли.
– Да. Если запах пота убийцы напоминает запах кленового сиропа, значит, у него какая-то патология, какое-то заболевание, связанное с обменом веществ. Например, болезнь кленового сиропа – при ней такие же симптомы.
– А она генетическая? – снова спросил Уэсли.
– В этом-то и соль, Бентон. Если у преступника именно эта болезнь, ее можно выявить, исследовав его ДНК.
– Никогда не слышала о подобном заболевании, – сказала Эбби.
– Да, это вам не грипп.
– А что при нем бывает?