Вспоминания

Рассказы, вошедшие в эту книгу, писались по нескольким причинам.

1)Обещание – вспомнить, записать и возможно оформить всё в виде книги, и если получится, то рассказать о событиях более чем 30 летней давности.

2)Моим детям. Для того, чтобы сохранить у них память о тех необыкновенностях, с точки зрения современного и обычного человека, которые знали и умели их предки.

3)Чувство гордости и некой причастности от того, что мне довелось прикоснуться, хоть даже и мельком, к чему-то сказочному и тайному. Пусть даже эта необычность

была воспринята и осознанна десятилетия спустя.

4)Неожиданно для меня самого, процесс написания рассказов превратился в Очищение. Я стал целенаправленно вспоминать, рассказывать, а потом и записывать большую часть из вспомнившегося, пересказывая жене истории из детства и своей сопричастности со офеньской сказкой. Однако, вспоминались не только события лёгшие в основу этих рассказов, всплывали из глубин памяти и другие эпизоды из жизни. Так что, порой было не просто душевно нелегко, было порой физически неприятно и больно погружаться в столь далёкие воспоминания, заново переживая былое.

Я попытался записать, в виде небольших историй, большую часть из прошлого – того, что рассказывали и показывали в своё время мне мои бабушки и дедушки, а так же многое из того, что я узнал позже, когда делился воспоминаниями со своими родственниками и тем, что рассказывали они.

В большей степени это рассказы о беседах, которые вела со мной сестра моего деда по линии мамы – баба Настя, проживавшая в то время на самой окраине города Коврова. Она хорошо знала Фёдора Степановича, Дмитрия Андреевича и остальных, исчезающих на тот момент, последних Мазыков – уже весьма преклонных лет дедушек и бабушек, «дедулечек и бабулечек», как она их называла с невыразимой нежностью. Как я понял, мой дед по маминой линии, тоже знал многих из них, но общался с ними, только в молодости, пока он ещё жил в России, в окрестностях Галича, а потом и Коврова.

В первой половине 80-х годов прошлого века я побывал в гостях у сестёр моего деда, проживавших во Владимирской и Костромской областях. Тогда же от его младшей сестры, проживавшей в Коврове я впервые узнал о, практически исчезнувшей на тот момент, этнической группе под названием Мазыки, которых оставалось хорошо, если около дюжины, думаю, частью сверстников по возрасту, частью на десяток – пару десятков лет постарше моего деда и его сестёр. Отмечу, что я не уверен, что термин этническая группа вообще применим в данном случае, но как-то эту общность внутри сословия крестьян – офеней, занимавшихся торговыми – отхожими промыслами, мне всё же необходимо называть.

По дороге в Кострому, проездом через Владимир и Иваново тихонечко, словно бы случайно, мне мельком показали тогда ещё молодого “студента – психолога”, носившего тогда псевдоним Андреев (далее по тексту [А]). Сын бабы Насти, сидевший за рулём, сильно тогда удивился: «Чего это я вдруг, так ехать решил и делать такой крюк?!» [А] обучался в то время у Дмитрий Андреевича и вместе с ним работал над формализацией остатков искусства рукопашного боя, в древности бывшим вполне обыденным навыком на всём пространстве территории известной ранее как Северо – Восточная Русь, а точнее в местности, находящейся в верхнем течении Волги, называемой иногда Верхнее Поволжье (Верхняя Волга). Тогда машина, в которой мы ехали, остановилась переезжая через огромную выбоину в асфальте, напротив [А], сидевшего на каких-то бетонных блоках возле моста с парой – тройкой подростков, наверное в ожидании попутки или автобуса.

Пока мы с дедом и матерью гостили у одной из теток моей мамы, она показала и рассказала немного из

того, что принято называть паранормальными явлениями. Хотя на тот момент, все эти «явления» воспринимались как часть обыденной жизни, как часть того, что служило подспорьем в жизни нашим предкам. Однако, как мне видится сейчас, всё это, наравне с их трудолюбием, являлось причиной их относительного благополучия.

На тот момент вся эта информация не заняла, так сказать, «главенствующего приоритета» в моём сознании подростка, а затем и вовсе забылась и стала проявляться лишь десятилетия спустя, когда никого из бабушек и дедушек уже давно не было в живых. По этому, пусть воспоминания моего детства станут доступны не только для моих детей и племянников и возможно их детей, но и для всех тех, кому это, по какой-либо причине, станет интересно.

В то же самое время, пожалуйста учитывайте, что события, лёгшие в основу этих рассказов писались спустя три десятилетия, и в определённой степени, они адаптированы к сегодняшним реалиям.

Страсти искоренить и вкоренить добрые расположения…

Тем глубже мнения их вкореняются в ум, и тем сильнее их заблуждения…

Святитель Феофан Затворник, Слово на Преображение Господне, 1863

Приехали мы в город Ковров поездом, часов около семи вечера. Я тогда уже знал, что остановимся сначала у младшей сестры деда, которую звали баба Лена. Но где она живёт даже близко не представлял, что кроме как «возле городской бани». И то, всё со слов деда.

Идём по улице вдоль небольших домиков и тут они меня притормаживают, и мама говорит, – во-о-он, дом, мы немного поотстанем, а ты подбеги к дому и в окошко постучись. Стучи громко! Сюрприз устроим!

Я, конечно, обрадовался – сюрприз же! Ведь это здорово! И что показательно, мне бы насторожиться, глядя на деда, на его характерное выражение лица, когда он, пряча улыбку, поглядывает на меня в момент очередной моей безмозглости. И его шуткования – сейчас, мол, будет на дурака потеха, да урок – «скоромошья розвлячение».

И вот, словно меня из пушки выстрелили, несусь со всей своей дури, не смотря на тяжёлую сумку через плечо, не задумываясь ни на мгновение, а чего это я несусь и, если уже побежал, то как бы это правильно сделать – то, в окно постучать. Знаю твёрдо – надо побыстрее подбежать и, посильнее, со всей мочи, начать лупить в окно, но так, чтобы не разбить.

Подбегаю я к окошку, заношу руку, чтобы стучать, а у окошка, с обратной его стороны, сидит бабушка, задумавшись крепко о чём-то, да так, что и не замечает меня совсем, смотрит сквозь.

Я, вроде бы, и понимаю, осознаю, что стучать-то мне и не требуется, надо лишь помахать рукой и привлечь её внимание. Но, что за штука, я глядя удивлённо на неё, тем не менее, начинаю стучать в окно что есть силы, да так, что аж костяшкам пальцев больно становится. И остановиться, что удивительнее всего, не могу. И от этого ещё сильнее удивляюсь – чего это я остановиться-то, не могу и почему я так сильно в окно колочу, что аж руке больно.

Она, выйдя из своих дум, очнувшись от задумчивости, не менее удивлённо смотрит на меня, непрерывно, как заводная игрушка, тарабанящего в стекло с улицы, причём, прямо напротив неё, и не менее удивлённо смотрящего на неё.