Вспоминания
Шрифт:
Но это не всё. Стог для чего смётывают и оставляют? Чтобы через какое-то время, по зиме, сено в нём начать использовать. А стог, сено за это время улёживается, выдерживается. Так и с мыслями о каком-то деле. Смотри – сейчас стог в дело пускать или дать ему выдержаться, выстояться какое-то время. Глядишь, что-то новое придёт или что упустил увидишь, пока дело выстаивается. А то и необходимость в деле пропадёт. «Утро вечера мудренее» это об этом как раз сказ.
– А карты-то причём, пасьянс тут причём?
– Пасьянс работает так же. Колода неразобранная – это сено твоё, которое уложить надо в стог. Ситуация это жизненная, где всё перемешано и перепутано. Разобраться с которой тебе требуется. Карта к карте у тебя укладывается одна за другой как соломинки. Всё
При помощи Стожка, баба Лена смогла упорядочить свою жизнь, на столько, на сколько это, вероятно, вообще было возможно. Я, спустя некоторое время, даже возмущаться начал, на сколько всё размеренно, строго по раз и навсегда заведённому распорядку, рассудочно, словно гроссбух какой. Но она не сильно реагировала на мои возмущения, сказав, что ей так сподручнее – всё упорядочить, по полочкам разложить и жить – доживать оставшееся отмеренное на своей земле в рассудке и покое.
– Я свою землю упорядочиваю.
– Да, где она земля?! Земля в огороде, а у тебя везде порядок, аж накрахмаленно – наглажено – отутюжено!
– Своя земля, это в мыслях прежде всего порядок от сора, а потом уже и вокруг тебя мир, в котором живёшь. Я свой мир, его границы, рассудочно для себя определила, его и упорядочиваю.
Вспоминая все мои детские возмущения и попытки доказать, что так жить неправильно, когда всё разложено по полочкам, я, в какой-то момент, обсудив этот рассказ с супругой и решив, что он, в общем, уже закончен, полез сам, не зная зачем, на антресоли, где были сложены книги, фотографии и прочие памятные вещи, которые мы перевезли с собой в Австралию. И, буквально, сдвинув с места одну из книг увидел старый конверт. Я, конечно, помнил, что я не выкидывал старые письма и тетради, так как места много они не занимают. Но то, что этот конверт был письмом от бабы Лены в тот самый момент, когда я уже решил, что написал этот рассказ, на мой взгляд заслуживает, чтобы об этом написать. С любопытством и волнением от такого необычного «совпадения», я вытащил свёрнутые листки исписанные ясным, легко читаемым, аккуратным почерком с округлыми буквами и перечитал отправленные бабой Леной деду Коле и нам в 1991-1992 годах письма. В тот период мир, называвшийся Советский Союз, перестал существовать, но тот небольшой мир бабы Лены, так удививший меня суровым минимализмом и выверенной аккуратностью, который она определила для себя как предмет своего совершенствования и очищения, продолжал существовать. Её «своя земля», не смотря на то, что была потеряна значительная часть социальных опор, всё так же продолжала вычищаться и упорядочиваться. Влияние упорядочивания мыслей, наработанное при раскладывании пасьянса «Стожок» чувствовалось даже в самом стиле письма написанного как-то складно, без перескакивания с одной темы на другую.
Составление детального списка уборки в квартире с разбивкой по шагам, помогли мне справиться с неразрешимой до того момента задачей – как быстро и качественно делать еженедельную уборку квартиры, которую меня заставляли делать родители. А тут список бабы Лены с перечислением половиков и ковриков по комнатам и в какой последовательности их нужно собирать, нести выбивать от пыли, в какой последовательности и как складывать. Ведь и объем работы меньше от этого не стал, но со списком уборка стала идти намного быстрее и продуктивнее. И самое главное – ушло недовольство от выполнения самой еженедельной уборки, как от чего-то страшно нелюбимого. И заставлять меня перестали, лишь напоминали о том, что надо сделать уборку. Осталась лишь последовательность действий, продумывая которую, я обнаружил, что получаю удовольствие от того, что все расписанные до отдельных действия по уборке квартиры, словно бы сами собой «складываются»
Баба Настя – первое знакомство
Я, по правде, по первости просто обалдел от «блатногу языку» бабы Насти, – так я тогда воспринял Офенску (Амаланску) речь, которую она очень часто употребляла в общении с нами. Переодически просто зависая и переспрашивая, чего это она сейчас сказала. Ну сами представьте – приехал я в гости и пока мы были у первой сестры деда – бабы Лены, так та, простите за откровенность, не просто носилась со мной как с малым деточкой, она даже носки мне гладила утюгом после стирки. Я по этому поводу попробовал было возмущаться, да где там. Натурально, носилась со мной как баба Яга с домовёнком Кузей в мультфильме. И вот отправляемся мы с дедом и мамой к другой сестре, и перед выходом мне дед и баба Лена наказывают, – ты смотри не удивляйся, баба Настя она вся шустрая, как на пружинках, да на язык вострая (острая).
Встречает нас худенькая такая бабулечка, роста небольшого, улыбка, в глазах словно солнечные лучики по всей комнате сияют так, что вся комната кажется от этого сияния светом заполнена. Шустрая, как бывают шустрыми некоторые дети лет четырёх – пяти, когда смотришь и видишь, что движения рук и ног у них намного быстрее чем у других их сверстников и взрослых. С чем-то таким сильным и стойким, даже, наверное, могучим внутри, таким, что я сразу почувствовал, просто физически ощутил. И после всех обниманий и целований, да представлений меня, начинает, как мне показалось на тот момент, говорить просто на жутчайшей фене. Я не просто опешил, я начал лихорадочно вспоминать и всматриваться в неё, на предмет, а чего это вообще такое, происходит-то, чтобы бабушка, мало того, что так двигалась, да ещё и свободно и складно разговаривала как на русском по блатному, но при этом как-то иначе, совершенно без матерков, как не всякие «старшаки и блатные на районе» у нас могли. В то же время и язык, как я быстро понял, не был феней уголовников. Это было лишь первое впечатление – феня на него в какой-то степени похожа была, конечно, если предварительно убрать из неё маты. Тональность языка другая была, ударения не те, что в блатной фене, а так, как больше деревенские говорят.
—Вот же клёвый лащина наматырил (намандырил?) /Вот же классный парень вырос/ . Целимый ховрей, а васильки-то, кудявы хлябо /Прямо барин, а волосы-то, какие кудрявые/, – выдала она разглядывая меня. Я понял из её речи только, что цветочки васильки. Подумал, – причём они здесь? И про поросёнка, за которого и зацепился в возмущении. Я почему-то возмутился, вспомнилась хрюшка Хавроня Петровна – Я не ховрей! – и подумалось, и причём здесь целительство (целимый)?
– Чего это ты меня хрюшкой называешь?!
– Не, не хрундак, а ховрей, – барин, барчук значит.
Потом задумалась, говорит:– Ну, наверное, что-то от поросят в них есть. Ховрей, это барчук, господин. Ховрейчик, это молодой господин.
Запомнил я это отчётливо, так как слова привязались к ассоциациям,– Прямо «еврейчик» какой-то, сказал я.
– Нет, еврейчик будет «нефедя». В смысле имя Федя, а те не Феди. Понимаешь, поди почему?
Тут уже мама засмеялась, – да, на наших «Федек» посмотришь, с их простодыростью сразу понятно становится почему. Ишь ты, не Феди они.
– Клёвый парень. Клёвый-то, знаешь, что означает?– спрашивает она.
– Знаю, классный,– cлышать молодёжное и блатное, как мне тогда казалось, слово «клёвый» из уст бабульки было для меня ещё тем ошеломлением. Подозреваю, что это было неспроста и «в оборот на воспитание» меня взяли уже тогда, с первых мгновений встречи.
Баба Настя засмеялась:– Ну можно и так сказать, классный, – произнесла она словно пробуя слово на вкус.
– Какой ты весь опрятный да аккуратный, – перешла на нормальный русский язык баба Настя.