Вспоминая Владимира Высоцкого
Шрифт:
Многие считают, что некоторые из сочиненных мною песен — старинные, народные. Может быть, у меня есть определенная стилизация — песни трагические, гротесковые, маршевые, самые разные по жанрам и темам. Я актер и играю разные роли. Это сказывается на песнях. Но и влияние песен на мои роли тоже огромно.
Во Франции выходит пластинка с моими песнями. Там есть такие, которые мне захотелось написать в сказочной, полуфантастической манере. Есть в них выражения «нелегкая» и «кривая» — они у меня живые персонажи. Представьте, человек встретился с «нелегкой», и она занесла его невесть к>да, другая, «кривая», грозила вынести, да не смогла, потому как с кривой ногой, потому все по кругу шла. И человек вынужден был сам взяться за весла и грести
Есть там и очень важная для меня песня «Правда и ложь» (в подражание Булату Окуджаве). Вернее, не в подражание, а чуточку в его манере о том, как «нежная правда в красивых одеждах ходила, принарядившись для серых блаженных коллег. Грубая ложь эту правду к себе заманила, ой, оставайся ты у меня на ночлег. Легковерная правда спокойно уснула, а грубая ложь на себя одеяло стянула, в правду впилась и осталась довольна вполне».
И кончается так: грязная ложь чистокровную лошадь украла и ускакала на длинных и тонких ногах…
— Как вас принимали во Франции во время предыдущих выступлений?
— Я дважды выступал во Франции на празднике газеты «Юманите». Первый раз, мне показалось, не очень удачно. Передо мной долго не отпускали какого-то кумира, и когда я вышел с гитарой после гигантского оркестра, публика была в замешательстве, некоторые стали уходить. Но после первых аккордов начали прислушиваться: о чем это он там кричит? И так остались.
А во второй мой приезд на праздник пришли люди, которые меня уже знали. Приняли просто замечательно. Оказалось, что для песни действительно нет границ. Наверное, потому, что проблемы, которые я затрагиваю, касаются всех. А люди во всем мире, по сути, одинаковые: болеют теми же болезнями, хотят одного и того же.
«МЫ ИГРАЕМ БЕЗ ГРИМА…»
Предлагаемая вашему вниманию публикация — запись одного из последних выступлений Владимира Высоцкого, которое состоялось летом 1980 года в городе Дубна Московской области.
Была такая песня:
…Цыганка с картами, дорога дальняя… Дорога дальняя, казенный дом. Быть может, старая тюрьма Таганская Меня, парнишечку, по новой ждет.Песня не моя, песня народная. Ее пели по поводу знаменитой тюрьмы, в которой раньше сидели политкаторжане. Кстати, двенадцатилетний Маяковский принимал участие в подкопе под эту тюрьму для того, чтобы спасти политкаторжанок. Значит, тюрьма была знаменитая, но, к сожалению, в это время вместе с ней на площади находился еще и театр, который назывался Театр драмы и комедии. Почему «к сожалению»? Потому что в театр ходили значительно меньше, чем в тюрьму. И когда ее сломали, театр сразу реорганизовали. И вот я, помню, написал даже такую песню. От нее осталось несколько строк:
Разломали старую Таганку. Подчистую. Всю. Ко всем чертям. Что ж, шофер, давай назад крути-верти свою баранку. Так, ни с чем поедем по домам…И эта песня тоже теперь устарела, потому что есть зачем ехать на Таганскую площадь. Здесь существует театр, который называется просто — Театр на Таганке. Театр, который существует всего четырнадцать лет — это небольшой срок, — завоевал большую любовь у зрителей.
Везде, где мы бывали на гастролях, театр всегда посещали, к нему тянулись. Были мы за рубежом: в Болгарии, Венгрии… В Югославии на юбилейном, десятом Международном Белградском фестивале мы получили высшую награду за спектакль «Гамлет». Что мне особенно приятно, я там играю роль Гамлета. Как-то не принято освещать успехи этого театра в прессе. И, я думаю, по этому поводу нигде ничего не было написано.
Во
Когда бы вы ни проехали по Таганской площади, здесь стоит толпа людей. Утром. Вечером. Ночью. В теплые летние ночи ночуют на раскладушках в соседних дворах для того, чтобы успеть утром к перекличке. Отмечаются, пишут номерки на руках. И наконец, все-таки кому-то удается за десять дней, за месяц достать билет.
А если это новый спектакль, например «Мастер и Маргарита», то совсем невозможно прорваться. И не только из-за того, что, как некоторые зрители требуют, предъявляя разные документы, пустить их на спектакль «Солдат и Маргаритка», в котором, как им рассказывали, показывают голую женщину. Не только поэтому хотят прийти в этот театр.
Что же в таком случае делать? Надо прорваться через кордоны пожарных, дружинников, милиции, упасть на колени перед дирекцией. Но она все равно ничего не сделает. Тогда нужно найти кого-нибудь из нас, например меня. Сказать: «Володя, помоги». Я уж буду чего-нибудь придумывать. Только не все сразу, потому что театр у нас маленький — всего 650 мест. Но, правда, нам строят новый, большой — на 750 мест. И строят его недавно, не прошло и четырех лет, как стоит коробка. Так что к десятилетнему юбилею Олимпиады, я надеюсь, мы туда въедем. К тому же нам, по-моему, удается отбить старый зал. Дело в том, что его все время хотели сломать, потому что он мешает какой-то магистрали. Причем хотят сломать, несмотря на то, что там выступали деятели революции и даже Ленин. Но нам отвечают: что делать? Надо ломать! А рядом — ресторан «Кама». И его уже мы хотим сломать. Но его не дают, говорят, что там Есенин с Маяковским встречались. Тогда в сердцах один раз Любимов крикнул строителям, что в театре Вознесенский с Высоцким встречались. Но я все же надеюсь, что эту тяжбу мы выиграем.
В чем же, если говорить серьезно, секрет популярности этого театра? Мне кажется, первая причина в том, что театр имеет свою четкую, внятную позицию, с которой его не могут сбить недоброжелательные критические статьи. Позиция эта была декларирована давно уже, 14 лет назад, в спектакле «Добрый человек из Сезуана». Высказывается она четко, откровенно. И, самое главное, зрители чувствуют, что они необходимы в этом театре. Потому что здесь существует почти на каждом спектакле атмосфера доверия, потому что люди, которые работают на сцене, абсолютно уверены, что сидящие в зале точно так же беспокоятся за происходящее в мире.
И еще. Этот театр не похож ни на какой другой даже по форме. Почти каждый спектакль сделан в нем необычно, удивительно. Никогда вы не увидите декорации в привычном смысле слова. Мы не малюем задников, где нарисовано звездное небо, не делаем фанерных деревьев, не городим павильонов. Ничего этого нет. В оформлении каждого спектакля существует поэтическая метафора, символ. Например, в «Пугачеве» вместо берега реки Яик, где происходит действие, вы увидите гигантский помост из грубоструганых досок. Там стоит плаха впереди, в нее воткнуты два топора. Иногда она превращается в трон. А рядом четырнадцать есенинских персонажей, по пояс голых. И это дает дополнительную нервность, когда острие рядом с обнаженным телом. И этот клубок тел с каждой картиной катится все ближе к плахе. И в этом есть метафора — восстание захлебнется в крови, подавят этот бунт жестоко…