Вспомни обо мне
Шрифт:
— У меня все, как в модельном бизнесе, даже круче, — говорил он. — Поработал — выходи в тираж.
Никто не знал, почему для Сивожелезова было сделано такое исключение, но никто и не был против. Петюню любили за веселый и «отвязный» нрав, за галантное отношение к женщинам. Что и говорить, мужчина он был видный. В свои тридцать он выглядел лет на двадцать шесть. Высокий, плечистый, с кудрявыми черными волосами и хитрыми морщинками возле глаз, он не пропускал ни одной новенькой актрисы. Разумеется, Кристина тоже не
«Брат Лоренцо» не стал тратить время на пустые заигрывания и дешевые комплименты. Дождавшись, когда Гермесов пригласит их на репетицию шестой сцены второго акта, в которой участвуют только юная парочка и священник, Петюня перешел в наступление.
Всю репетицию он занимался тем, что, перехватив взгляд Кристины, подмигивал ей и делал какие-то непонятные знаки руками за спиной у Гермесова. Смысла в них было ровно столько, сколько в жестах сумасшедшего, но заинтриговать ими можно было любого.
Произнося свой короткий монолог, обращенный к Ромео, Петюня с важным видом расхаживал по сцене и то и дело оказывался лицом к лицу с Кристиной, которая стояла между кулисами и ждала своего выхода.
— «Таких страстей конец бывает страшен, — философски замечал он, а сам, незаметно для всех, строил Кристине рожу. — И смерть их ждет в разгаре торжества. Так пламя с порохом в лобз-з-занье жгучем… — со смаком произносил он и бросал на нее пламенный взгляд, — …взаимно гибнут. И сладчайший мед нам от избытка сладости противен… — В этом месте Петюня снова поворачивался к Кристине и делал такое гадливое лицо, как будто его вот-вот вырвет. — Излишеством он портит аппетит…»
Через две фразы Кристине нужно было уже выходить, но она стояла за кулисами, перегнувшись пополам от хохота, и не могла двинуться с места.
— Быстрова! — взвизгивал Гермесов. — Ты что там, онанизмом занимаешься, что ли? Твой выход — после слов «…как и тот, кто медлит…».
И Кристина, показывая Сивожелезову кулак, выходила на сцену.
— «О мой отец духовный, добрый вечер», — произносила она сквозь зубы свою реплику, а сама в это время испепеляла «священника» негодующим взглядом.
В финале сцены Петюня говорил:
— «Идем, идем, терять не будем время… Вдвоем вас не оставлю все равно, пока не свяжет церковь вас в одно…» — При этом он ласково, «по-отечески» приобнимал Кристину за талию.
В конце же репетиции, не дожидаясь, пока Кристина спустит на него всех собак, Петюня молча подошел к ней и, словно фокусник, вытащил из кармана два билета на концерт Бориса Гребенщикова.
— Б.Г.! — только и воскликнула Кристина, после чего Петюня мог уже ничего не говорить.
Увидеть живого, настоящего Б. Г. — раньше она могла об этом только мечтать! С детства она бредила его музыкой и стихами — покупала пластинки, переписывала на кассеты. Его слабый, чуть блеющий голос мог запросто вызвать у нее слезы. Образы его
Концерт кумира многих поколений проходил в небольшом уютном ночном клубе, где обычно собиралась околоуниверситетская или просто студенческая публика. Очередь за билетами начиналась еще на улице. Кристина в белой кожаной куртке из коллекции Марго и черных атласных «клешах» выглядела на фоне демократично одетой молодежной тусовки чересчур респектабельно.
Петюня был сама галантность: жестом профессионального дамского угодника принимал у нее одежду в гардеробе, все время норовил подхватить ее под локоток… В баре он сразу купил им по банке дорогого пива, после чего они стали проталкиваться к сцене.
— Я хочу видеть его так же, как тебя! — сказала Кристина Сивожелезову.
— А не жирно ли ему будет? — поинтересовался Петюня, слегка приобнимая Кристину за плечи.
— Нет, не жирно, — уверила его Кристина.
Вскоре на сцене появилась группа «разогрева» — четверо молодчиков, которые лихо отыгрывали рок-н-роллы.
— Пожалуйста, не надо слушать наши слова, — кокетливо убеждал зрителей солист, который, видимо, по рассеянности забыл надеть на себя рубашку, — мы не пытались вложить в них какой-либо смысл. Просто танцуйте — и все…
Кажется, они вполне философски относились к тому, что зрителям они и на фиг не нужны. Все пришли посмотреть на Гребенщикова, и никто этого не скрывал. Кристине стало даже жаль этого полуголого типа на сцене, хотя он и держался молодцом.
Наконец, после паузы, приличествующей весу и положению Б.Г. в музыкальном мире, на сцене появился он сам. Кристина не поверила своим глазам — Гребенщиков был бритым «под ноль» и в темных очках. Почему-то он представлялся ей совсем другим — длинноволосым, романтическим. Теперь узнать его можно было только по выражению иронии в уголках губ.
Зал взревел. В целом публика собралась очень приличная: никто никого не толкал, не было откровенно пьяных или обкуренных. Однако, когда артист начал устраиваться на стуле перед микрофоном, какой-то идиот крикнул, видимо, обращаясь к оператору за пультом:
— Давай ты там, добавь низов, а то уже верхи не могут!
— Лечиться надо, — негромко отозвался Гребенщиков, и по залу прокатилась волна смеха.
Сначала он спел несколько новых песен, некоторые Кристина слышала впервые.
— Старенькое, старенькое давай! — кричали ему откуда-то из глубины зала.
— Вот если бы вам было столько же лет, сколько мне, вам бы уже не хотелось ничего старенького, — отвечал на это Гребенщиков. Но напоследок он все-таки исполнил несколько старых хитов — причем публика вопила громче него…