Вспомни обо мне
Шрифт:
Кристина только горько усмехнулась ей в ответ.
— Да что случилось-то? — Соседка уже почувствовала неладное.
Кристина боялась говорить ей сразу — все-таки старый человек.
— Вы только не волнуйтесь, — сказала она, — сейчас мы с вами выпьем водки. Принесите две рюмки… Вернее, нет. Три рюмки — и кусок черного хлеба.
— Как это — три? — упавшим голосом спросила старушка, и в ту же секунду на лице ее отразилась догадка. — Когда?
— В среду, — опустив глаза, выдавила из себя Кристина и прикусила губу, чтобы не заплакать.
—
В тот вечер Кристина рассказала соседской старушке все: про свою первую встречу с Марго, про поездку на юг на съемки эротического фильма, про Антона, про поступление на платный курс в училище, про возвращение Марго и про Гермесова… Она выпила практически одна половину бутылки — старушка только заботливо подкладывала ей закуски.
Единственное, о чем умолчала Кристина, — это о причине смерти их режиссера. Она решила, что это не только ее тайна, но и его, поэтому она не имеет права никому ее выдавать…
33
Счастье быть собой…
В день премьеры Кристина не шла в театр — она просто летела по воздуху, как гонимая ветром пушинка. Город казался ей прозрачным, хрустальным… Прохожие — размытыми тенями…
Нет, она уже больше не плакала из-за смерти Марго. Она не могла позволить себе пить эту горькую чашу мелкими глоточками, долго и мучительно ощущая на языке ее жгучий вкус. Она заглотнула ее всю разом, давясь и задыхаясь, корчась до спазмов в горле, как стакан неразведенного спирта.
Марго… Это имя останется теперь в ее душе, как светлый уголок, как тихая скамейка в скверике, куда она будет приходить иногда и предаваться чудесным воспоминаниям.
Кристина никому не рассказала о своем горе. Как ни в чем не бывало, она продолжала учиться и ходить на репетиции. И только проницательный Сивожелезов заметил, что после их субботнего разговора Кристина стала какая-то не такая.
— Ну что, ездила ты по тому адресу? — спросил ее он.
— Что я, раненая? — ответила ему Кристина, и на этом разговор закончился.
Спектакль был назначен на семь часов вечера, но перед началом его предполагались выступления всяких театроведов, искусствоведов и шекспироведов. Собственно, выход на сцену актеров намечался не раньше чем на восемь. И все же всю труппу попросили прийти к трем часам — на всякий случай.
Кристине пришлось отпроситься с занятий под предлогом головной боли. До самого последнего момента она скрывала, что будет играть Шекспира. Вот если они придут на спектакль, тогда разговор будет уже немного другой. Они хотя бы увидят, как она играет. А если спектакль к тому же будет иметь успех, то Кристине может вообще все сойти с рук — ведь победителей, как известно, не судят…
Еще издалека Кристина разглядела расклеенные поблизости от театра яркие афиши. Сивожелезов до сих пор держал все от нее в секрете — хотел сделать сюрприз. Поравнявшись с одной из афиш, Кристина не удержалась от смеха.
Картинка, которую он придумал, полностью отражала сущность
В театре Кристина окунулась в атмосферу суматохи и мандража, которая обычно предшествует любой премьере. Это было то самое время, когда неожиданно выяснялось, что у кого-то пропало что-то из реквизита, что порвалась какая-нибудь ленточка от костюма, что перегорела лампа, испортился микрофон… Артисты придирчиво рассматривали себя в костюмах, подправляли грим, даже декламировали перед зеркалом куски текста…
Кристине совсем недавно выделили крохотную, но зато свою гримуборную, и теперь она сидела там в старом кожаном кресле и судорожно глотала подогретый на плитке кофе. Она решила не одеваться к выходу заранее. Со своим новым, с иголочки костюмом она разобралась еще вчера — все сидело как влитое… Расстегивалось и застегивалось в одну секунду.
Костюмы для спектакля заказывал еще Гермесов, и их постарались сделать в точности такими, как он их задумал. У Кристины был наряд глубокого малинового цвета — как и у всех, относящихся к клану Капулетти. Он представлял собой сильно облегающее платье в духе средневековья — с корсетом, с широкой длинной юбкой на обруче. Единственным, что отличало его от настоящих старинных платьев, были номера — на груди и спине, как у игрока спортивной команды. А кроме того, ворот, переходящий в облегающий голову капюшон, сделанный из современной эластичной ткани. Платье снималось, стоило только расстегнуть «молнию», которая начиналась у подбородка и заканчивалась чуть ниже пояса. Дополнением к нему служила накидка из того же материала с высоким «королевским» воротником.
Похожие одноцветные костюмы были и у остальных участников спектакля, но у всех имелось какое-нибудь отличие: покрой платья, форма капюшона, перчатки, пояс, аксессуары… У каждого на груди и на спине имелся свой номер: у Ромео и у Джульетты — «13», у Тибальта — «3», у брата Лоренцо — «1» и так далее.
Наконец щелкнуло радио, которое недавно провели для удобства, и голос помрежа объявил, что артистам следует подготовиться к выходу. Лицо Кристине давно уже загримировали, теперь ей оставалось надеть на кисейную рубашку костюм. Она слегка подкрасила губы, которые стерлись от кофе, расправила на затылке капюшон.
Когда она пришла за кулисы, новоиспеченный режиссер Станислав Верстаков произносил пафосную речь в память о безвременно ушедшем мастере и о чести, которая выпала ему и которой он, может быть, недостоин… В заключение он объявил минуту молчания и попросил зал почтить память Гермесова вставанием.
Кристина усмехнулась в душе, представив, как ржал бы сам Гермесов, если бы увидел весь этот парад. А может быть, наоборот, рассердился бы и стал кричать, что этот мудила Верстаков своими идиотскими выступлениями срывает спектакль.