Вспомнить и простить

Кокс Мэгги

Кэролайн без сил снова опустилась в кресло.

—Может, ты и прав, Джек, — тихо сказала она. — Но ведь ты даже не попытался понять меня! — убежденно произнесла она, снова вскидывая на него глаза, в которых он прочел мольбу. — Я никогда никому этого не рассказывала, потому что мне никто бы не поверил. Поэтому я и не пыталась... Ты знаешь, что моя мать умерла при родах?..

Джек отрицательно покачал головой и сложил руки на груди. Лицо его было бесстрастно. Кэролайн постаралась не обращать внимания на эту отчужденность и с трудом продолжила:

—Отец очень ее любил. Иногда я думаю, что она была единственной женщиной и человеком в его жизни, который значил для него все, а я для него словно не существовала. И когда я появилась на свет,

он не испытывал ко мне ничего, кроме тщательно скрываемого недовольства, может даже ненависти. Ведь она умерла из-за меня. — Кэролайн отвернулась, не в силах выдержать его обвиняющий взгляд. — Конечно, ничего подобного отец мне никогда не говорил, но я-то это чувствовала. Со своими пациентами и друзьями он был мил, дружелюбен и внимателен. Но таким он был только с ними. Со мной он был молчалив и даже высокомерен. Ни разу за свою жизнь я не услышала от него доброго слова. Для него я была просто человеком, который носит его фамилию и живет в его доме. Об отцовской любви я уж и не говорю... — в ее словах звучала горечь. — Несмотря на это, он почему-то решил, что я должна выйти замуж за какого-нибудь респектабельного и не бедного доктора, и принял в этом самое живейшее участие. Отец бы не потерпел, если бы я вышла замуж за мужчину, стоящего ниже нас по социальному положению. Да ты и сам это хорошо знаешь. Поэтому моя беременность явилась для него настоящим шоком.

Ее голос звучал откуда-то издалека, словно она всматривалась во что-то, видимое только ей. Джек пошевелился, и теперь вся его фигура выдавала едва сдерживаемое нетерпение, но он не произнес ни слова.

Что ж, по крайней мере, ей удалось целиком завладеть его вниманием. Кэролайн глубоко вздохнула и провела рукой по лицу, собираясь с силами.

—Он потребовал, чтобы я избавилась от ребенка. Когда я сказала, что намерена его родить, — голос ее пресекся, — он... ударил меня и грубо толкнул. Я упала...

—Что? — Маска невозмутимости слетела с лица Джека. Он опустил руки, сами собой сжавшиеся в кулаки, и засунул их в карманы брюк. Если такое возможно, то мир и впрямь сошел с ума. Чтобы врач, чье назначение — помогать людям, смог так поступить с единственной дочерью, еще школьницей?! Это не укладывалось у него в голове. — Почему он это сделал? — глухо спросил Джек.

— Может, надеялся, что удар повредит ребенку, — Кэролайн устало пожала плечами. — А может, просто не сдержался, потому что никогда — ни до того дня, ни после — я не видела его в такой ярости. Он сказал, что либо я избавлю его и себя от позора, либо он навсегда забудет, что у него есть дочь. Это потрясло меня до глубины души. Ведь, несмотря ни на что, я по-прежнему верила, что не совсем ему безразлична! — В ее голосе звучала такая тоска, что сердце Джека дрогнуло. — Я не могла выдерживать того молчаливого укора, которое иногда появлялось в его взгляде, стоило ему посмотреть на меня. Скоро чувство вины въелось в меня настолько, что я и в самом деле стала верить, что виновата. — Она смахнула слезы, текущие по щекам, и тихо закончила: — На следующий день все было кончено. Он позвонил в частную клинику в Лондоне, которой заведовал его друг. Мы выехали утром, а вечером я уже была дома...

Слезы, уже не переставая, текли из ее глаз, когда она заново переживала ту пустоту, охватившую ее после операции, молча оплакивая своего не родившегося ребенка. За те несколько дней Кэролайн настолько свыклась с мыслью, что у нее будет ребенок, что еще долго ловила себя на мысли, что разговаривает с ним, словно он еще с ней...

—Кэролайн! Но почему? Почему ты мне раньше ничего не сказала?

В его голосе была мука. Джек считал себя жертвой столько лет, а теперь, оказывается, он никакая не жертва, а упрямый эгоистичный дурак, который не видит дальше собственного носа! И то, что он достиг своей цели, дела не меняет. Выходит, во всем виновата его непроходимая глупость?

Джек страстно захотел подойти к ней, посадить к себе на колени и прижать к своей груди, умоляя о прощении.

Но он не смог сдвинуться с места. Бледное, без кровинки, лицо Кэролайн с сурово сжатыми губами сдерживало его от этого шага. Да и какое он теперь имеет право лезть к ней со словами сожаления и утешения, когда она больше всего нуждалась в них тогда, семнадцать лет назад?!

—Если бы ты знал, что бы это изменило? — безжизненно спросила она. Этот разговор отнял у нее последние силы. — Ты был так оскорблен и разочарован, что не стал бы меня и слушать. Но в любом случае ты прав: решение должны были принимать мы оба. Неважно, что бы мы решили в конечном итоге или как повлияло на наше решение мнение моего отца, мы должны были пройти через все вместе. Хотя, — она пожала плечами и с усилием улыбнулась, — может, все было к лучшему. Если бы я сохранила нашего ребенка, ты бы никогда не осуществил свою мечту. А теперь я могу тобой гордиться. Да и сама я стала сильнее и самостоятельнее. Несколько раньше, чем хотелось бы, но тем не менее... В то время мне никто не был нужен, кроме тебя... — на ее губах мелькнула и пропала бледная улыбка. — С того момента отец больше никогда не вмешивался в мою личную жизнь. Правда, лишил меня наследства, но почти перед самой своей смертью снова его изменил, в результате чего дом стал моим.

—Почему он передумал?

—Не знаю. Может, раскаялся, а может, не хотел, чтобы дом перешел в собственность города. Теперь уже и не скажешь. Для меня это давно перестало иметь значение, — она снова пожала плечами.

—И все же я не понимаю, почему ты не продала его и не купила новый? Разве ты была в нем счастлива?

—Однажды, еще маленькой, я попросила отца рассказать историю нашего дома. Он ничего толком и не сказал, только одно, — задумчиво сказала Кэролайн. — Оказывается, дом выбрала моя мать. Для меня этого было достаточно, чтобы сохранить его. К тому же, несмотря ни на что, я простила отца. Потеря жены стала для него ударом, от которого он так и смог оправиться...

—У тебя слишком доброе сердце.

—Нет. Просто здравый смысл. В общем, это все, что я хотела тебе сказать.

Она поднялась с кресла и застегнула пуговицы пальто.

—Нет, подожди!

—Зачем? Мне сказать тебе больше нечего. Разве у тебя есть что добавить? Твой поступок говорит лучше всяких слов. А теперь извини, мне пора.

—Что ты собираешься делать?

—У меня есть кое-какие дела, и я бы хотела ими заняться.

—А в них случайно не входит твой друг доктор?

Смутное подозрение промелькнуло у него в мозгу.

—Ты имеешь в виду Николаса?

—Его, — на скулах у него заиграли желваки.

Он не смог даже выговорить его имени — внезапно охватившая Джека ревность схватила за горло, мешая дышать.

—Я уже устала повторять, что это не твое дело. Все, мне пора. Да, вот еще что. Теперь, когда все наконец выяснилось, будет лучше, если мы прекратим вмешиваться в жизнь друг друга. Предлагаю все забыть, простить и мирно расстаться.

Джек даже не пытался удержать ее, понимая, что она права. Он не достоин этой красивой, хрупкой и сильной женщины. Когда дверь за ней захлопнулась, он налил себе коньяку и осушил стакан одним глотком. Жидкость опалила горло, но Джек ничего не замечал: все чувства разом оставили его. Только боль, которая до этого тупой иглой засела в сердце, сейчас медленно расползалась по всему телу.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

— Мистер Фитцджеральд, вас ищет какой-то мужчина.

—Какой мужчина?

Джек неохотно оторвался от отчета и посмотрел на бригадира Фрэнка Райана.

—Он не представился. Сказал только, что вы знакомы и ему срочно нужно с вами поговорить. По личному вопросу, — глубокомысленно добавил он. — Он ждет вас у ограды.

И Фрэнк махнул рукой в сторону.

Джек проследил за направлением его руки и узнал в мужчине доктора Николаса Брендона. Вот так сюрприз!