Встреча с границей
Шрифт:
— Один ты что ли счастливый? — улыбался друг. — Шучу. Кому-то не понравились мои легкие, послали в отряд. Ну я прикинул, оттуда не так далеко и до окружного госпиталя. Попросился на рентген... чтобы тебя увидеть. Вот и все.
— А что с легкими?
— Не знаю, мне нравятся. Ты о себе рассказывай.
— Было тяжеловато.
— А сейчас?
— Видишь, на ходу,
— Когда отпустят?
— Сюда легко попасть, а вырваться потруднее. Да ладно, хватит про болезни. Как дела на заставе?
Но тут Яниса точно подменили. Он с не свойственной
— На заставе, — начал он наконец, — все нормально. Только строже стали инструктировать перед выходом в наряд. — Он поднял опечаленные глаза. — Слушай, Николай, вас на ходу завалило или сидячих?
— Один сидел, другой стоял.
— Долго?
— Не знаю точно.
— Значит, если бы не сидели, могли проскочить это место?
— В том-то все и дело. Да ты что спрашиваешь, как следователь?
— Ну что ты, — смутился Янис, — просто интересно. Мы ведь потом всю лощину прошли. Дальше обвалов не было.
— Ну значит, только один снежный заряд специально для избранных.
Но Янис не улыбнулся моей шутке. «А может, действительно что-нибудь с легкими? — подумал я. — Расспрашивает меня, а думает о себе». Пожалуй, еще ни разу со времени нашего знакомства я не видел его таким расстроенным. Попробовал перевести разговор на другое.
— Со мной в палате лежит старшина Мраморный. Рассказал он мне забавный случай про одного Иванова...
Но Янис только делал вид, что слушает, а думал о своем. Потом спросил невпопад:
— Так, говоришь, дело идет к выписке?
— Я этого не говорил.
— Как? Ах да, это врач.
— Ты и у врача был? — удивился я. — А ну, выкладывай!
— Принял хорошо, вежливо, выпроводил еще вежливее. Да ты не торопись, им лучше знать: что, когда и куда.
— То есть как это куда? — растерялся я.
— Это к слову пришлось. Лечись, говорю, хорошенько.
— Не буду! — отрезал я и поднялся.
— Подожди, Николай, еще один вопрос. Чья инициатива была сидеть именно в этом дурацком месте?
Только тут я понял, что, в сущности, еще ничего не рассказал Янису. Нет, не зря меня держат здесь, каких-то заклепок определенно не хватает. И я вкратце изложил опостылевшую мне историю, как подбадривал Гали в пути, как предупреждал об опасности, как уговаривал, приказывал, угрожал, как потом откапывал его сломанной лыжей. У Яниса все шире расползалась знакомая улыбка. Наконец он вскочил, изо всех сил сдавил мою руку, обжег горячим дыханием:
— Спасибо, Николай, спасибо! А теперь побежал к врачу. Из отряда нас приехало несколько человек, старший, наверно, поднял тревогу, объявил розыск. — И уже на ходу бросил: — Все тебе шлют большой привет и желают скорого выздоровления!..
Так я ничего и не понял.
— У тебя были гости? — ревниво спросил старшина Мраморный, когда я появился в палате. Ему все еще не разрешали ходить.
— Товарищ с заставы.
— Расстроил?
— Да.
— Не
— Вы о чем, товарищ старшина?
— Да все о том же, о приказе.
Меня снова уложили в постель. Не знаю, мог ли кто на моем месте спокойно выслушать эти туго закрученные формулировки приказа. Оказывается, мы — я и Гали — разболтанные, расхлябанные, недисциплинированные. Вместо того чтобы выполнять пограничное задание, отсиживались в пещере, проявили преступную беспечность, пренебрегли элементарными правилами безопасности при несении службы в горах. Недоставало, на мой взгляд, только одного пункта, что мы сами вызвали снежный обвал. Особо подчеркивалась моя вина, как старшего наряда, и Березовского, высылавшего нас на границу.
Концовку приказа старшина скомкал, сообщив лишь о разжаловании сержанта Березовского в рядовые. Но и этого довольно.
У меня снова появились острые боли в позвоночнике, в области затылка. А общее состояние было такое, словно я второй раз попал под снежный обвал. Разница разве в том: раньше хотелось скорее подняться на ноги, а сейчас ко всему было полное безразличие.
Внезапный приступ болезни расстроил всех: Ивана Прохоровича, тетю Машу, сестру Лялечку. Но истинную причину знал только старшина Мраморный и сейчас горевал.
— Твой Ратниек умнее, дипломатичнее, а я — медведь. Только рано или поздно ты бы все равно узнал, приказ по округу не утаишь. Так уж лучше в госпитале, где врачи под рукой, — успокаивал он меня.
— Спасибо, товарищ старшина.
— Слушай, зови ты меня просто Ефремкой, как жена кличет. Придешь в штаб — величай по чинам, а здесь давай попроще. Условились?
— Условились.
— Может быть, рассказать Ивану Прохоровичу, чем вызвано обострение? Ведь думает человек, мучается.
— Не надо. Он опять оставит меня одного, Ефрем. Я тогда с ума сойду.
— А ты думай о чем-нибудь хорошем, например, о детских мечтах. Лучшее лекарство от всех болезней.
Старшина поправил на мне одеяло, уселся поудобнее и начал вспоминать.
— Чаше всего эти мечты не сбываются, но все равно остаются в памяти на всю жизнь: жар-птица улетит, а ее золотое перо еще долго будет греть душу. В детстве у меня была мечта стать водолазом. Меня тянуло загадочное подводное царство с миром необыкновенных рыб и животных. Мерещились затонувшие остовы кораблей, жемчужные россыпи, причудливые изломы морского дна. Даже во время блокады в нетопленной комнате эта мечта согревала меня. Сижу в дырявом полушубке, в варежках и рисую тысячный скафандр в окружении диковинных китов, морских львов, крабов. Мать, входя, тихонько приоткрывала дверь, точно не надеясь увидеть меня живым. «Ефремка, посмотри-ка, что я тебе принесла! — Из ее дрожащей руки выпали на стол два кружочка печенья и кусочек сахару. — Ешь, ешь, водолазы должны быть сильными». — «Не буду. Ты не ешь, и я не буду!» — «Глупенький, я на работе поела...»