Шрифт:
Светга
Моё детство – это война и послевоенные годы. Тяжелые годы. Но дети и тогда находили радости и были счастливы. Со мной в одном дворе жила замечательная девочка Света, с которой я очень любила играть, потому что она обязательно что-нибудь придумывала увлекательное. Например, мы с ней сочиняли разные страшные истории, вроде детективов, и рассказывали друг другу. Старались придумать пострашнее, чтобы было, за что похвалить друг друга.
Расскажешь свою историю – Света обязательно скажет: «Как ты здорово сочинила, у тебя получилось даже лучше, чем у меня!» Это – самая высокая награда.
Вот было нам лет по шесть. Меня все всегда звали Олей, Оленькой или Олечкой, а тут вдруг Света кричит:
– Ольга!
И так лукаво смотрит на меня. Я подхожу к ней и говорю:
– Если
Дело в том, что мама нам всегда делала замечания, если мы друг друга называли полуименем: Машка, Танька и т. д. И я обращение «Ольга» восприняла как такое же «полуимя» и почти обиделась. Мы до сих пор веселимся, вспоминая эту историю про Ольгу и Светгу.
Света с восьми лет училась в музыкальной школе, даже писала музыку. Я вообще многое у нее перенимала и тоже захотела учиться музыке. Моя мама очень сопротивлялась, так как за обучение надо было платить, а жили мы в те годы трудно. Мы со Светой сами написали от моего имени заявление в музыкальную школу, приклеили фотографию, на которой мне было 6 лет. И я пошла сдавать вступительные экзамены.
Кстати, я тогда уже немного играла на пианино: научилась от папы, который играл все фронтовые песни. Благодаря песне «Каким ты был…» из кинофильма «Кубанские казаки», я и поступила: я играла и пела, и мне подпевала вся приемная комиссия.
А потом мы со Светой стали еще больше времени проводить вместе: подбирали песни по слуху, изображали целый оркестр, подкладывали под молоточки и под клавиши фортепиано газету, чтобы звук напоминал барабаны и литавры.
Света всегда улыбалась и улыбается так, как будто у нее в глазах лампочки, которые никогда не перегорают. Это, я думаю теперь, оттого, что она творческая личность, композитор, пишет музыку – и такую удивительную. У нее пьеса, даже для одного инструмента, звучит как оркестр.
В начале 60-х годов ее признал сам Шостакович и дал ей композиторскую «путевку» в мир музыки, а исполнением знаменитой Башкирской сюиты, написанной неповторимой и удивительной Светгой, дирижировала Вероника Дударова.
Света и сейчас та же Светга – с чудесным чувством юмора, с горящими глазами, увлекающая и увлекающаяся. Даже телефонный разговор с ней невозможно закончить: она будто бы за воротник тебя держит, чтобы рассказать очередную удивительную и неповторимую историю. А когда я ей прочитала этот рассказик, она, как обычно, сказала мне:
– Я тоже собиралась написать кое-какие воспоминания, но у тебя, пожалуй, получилось лучше.
1999 год«Я знаю, ты на свете есть…»
Я знаю, ты на свете есть,
И жить становится теплее,
Я чувствую, ты рядом, здесь,
Твоя душа – моё спасенье.
А есть ли чудо?
Женщина – натура очень романтичная, хотя не каждая понимает это. Она всю свою жизнь живет в иллюзиях и ждет чуда. Ей хочется жить в сказке, которую любила в детстве. Ждёт чуда от любви, ждёт принца, единственного, необыкновенного, который, может быть, давно рядом с ней, но она не поняла этого, потому что любит мечтать, а о том, кто рядом, мечтать не надо. Он ведь вот тут… А она ждет сказочного, вдруг появившегося неизвестно откуда.
Но не все ждут чуда от любви. Кто-то живет в ожидании чуда от своих детей, например, которые тоже, может быть, чудесны, но не сказочно, не вдруг, а обыденно чудесны, и мамы этого не понимают. Они хотят чудо-ребенка, обязательно талантливого и необыкновенного, не как у других.
А есть женщины, которые ждут чуда от каких-нибудь дальних родственников, которых и вовсе нет, и не может быть, ждут как манны небесной. И живут в тайных надеждах и мечтах, которые редко у кого сбываются. А то, что рядом, они просто не воспринимают, потому что жить в сказке интереснее, сказка – она разбавляет обыденность нашу хотя бы чуть-чуть. Пусть в мечтах, но ты от нее, от обыденности серой, улетаешь в несуществующий волшебный мир.
А вот мужчины живут по-другому. Они себе сказок не сочиняют и не ждут чуда. Живут мужчины реально, и чудо их посещает тогда, когда они сами этого хотят, и они не дают чуду улететь, а хватают его за хвост и тянут к себе.
И чудо – это их повседневная жизнь.Дождусь…
Я счастья обязательно дождусь,
Оно придёт совсем случайно,
Когда в подушку от тоски уткнусь
И буду плакать я отчаянно.
Оно придёт, не постучится,
Нагрянет смело и легко,
Успеть бы мне переключиться
На тонус счастья своего.
Встреча
Пасмурное осеннее утро. Киевский вокзал. Поезд Москва-София отходит в восемь часов.
Моросящий дождь сопровождал эту уже немолодую, женщину всю дорогу. На ней светлая курточка. Она без головного
Узнает ли она его? Её это очень беспокоило. Что скажет ему? Как начать разговор? Прикинуться весёлой и счастливой, но сможет ли? Это же её Мечта. Скорее всего, растеряется… Она всегда боится неожиданности в проявлении своих чувств, эмоций, с которыми не всегда может справиться. А играть ими… вряд ли…
И вдруг перед ней останавливается высокий красивый мужчина, тоже уже немолодой, с красивым букетом белых ромашек и роскошной улыбкой на благородном артистическом лице.
– Сима? Серафима Михайловна? Здравствуйте!
– О! Это Вы! – только и сумела произнести Сима.
Он что-то говорил и улыбался. А она слышала его голос, но не слушала, что он говорил. По её уже немолодому лицу бежали слёзы, и дрожала нижняя губа.
Она не могла справиться с нахлынувшими чувствами, а он спрашивал её о чём-то, но она только отрицательно качала головой или отвечала кивком, ни слова не промолвив.
Если она заговорит, то её лицо превратится в слезливую гримасу, она держалась, молча, проглатывала слёзы. И сквозь них улыбалась, тонула в его глазах. Она знала, что это единственная встреча и последняя. Её Мечта была рядом, но ненадолго, всего на полчаса. Он сейчас зайдёт в вагон и уедет навсегда. А она будет вспоминать эту единственную встречу.
Кто-то включил магнитофон, и Михаил Шуфутинский запел: «Плачь, скрипка моя, плачь, расскажи о том, как я тоскую…»
От этой песни становилось ещё невозможнее расстаться со своей мечтой. «Скрипка, скрипка, не могу я больше, перестань, родимая, рыдать…»
Он сел в поезд, подошёл к окну и, продолжая улыбаться, мимикой пытался взбодрить Серафиму Михайловну. Она спрятала лицо в подаренный ромашковый букет, а в глазах всё так и стояли слёзы.
Поезд отходил медленно, она шла под дождём с ним рядом, пока он не набрал ход.
Как всё сложно в этом мире
Я пишу в основном про любовь. Про другое и прочее рассказывать не хочется, и мне самой не интересно. Хотя я уже прожила целую жизнь, большую и длинную, и по сути нелёгкую. Но мой оптимизм мне помогал выжить во всех ситуациях. Себя в обиду не давала и других тоже не обижала. Старалась понимать всех, кто встречался на моём пути. И бежала по жизни, почти не спотыкаясь, выбирала дорогу, которая мне нравилась и меня привлекала. Если я видела, что человек меня не понимает, и я ему не нравлюсь, я уходила в сторону без сожаления. А тому, кто нуждался в моей помощи, протягивала руку.
Так и жила. Грустила, тосковала. Но всегда находила интерес, чтобы спрятаться от этих «подруг», которые зовутся Грусть и Тоска. Но они меня везде настигали. Приходилось и сейчас приходится с ними дружить.
Я, кажется, хотела про любовь. Про неё много написала, но, пожалуй, не всё ещё.
Ты никогда не говорил мне, что любишь меня. А если я спрашивала, то говорил, что это избитые и банальные слова. Их не нужно вслух произносить, что я сама должна почувствовать любовь.
Почувствовать…
А если мне это только кажется, а?
Когда доказываешь теорему в математике, то существуют условия необходимые и достаточные. Если ты докажешь достаточность и не можешь доказать необходимость, то теорема не доказана. Так и в жизни. Если всё, что ты делаешь – это достаточно, то ещё не всё. Есть необходимое. Хочется услышать слова признания – и это есть необходимость.
Пока мы не женились, ты читал мне стихи, пел песни, приносил сирень, когда она цвела. А когда мы стали мужем и женой, то цветы появлялись редко очень. А я хотела всегда цветов, слов признания, пылкого взгляда, как раньше. Но ты встанешь поодаль и смотришь на меня с критикой и при этом скажешь о каком-нибудь моём недостатке во внешности и смеёшься радостно над тем, что произнёс. А мне обидно до слёз, и становится так отвратительно на душе, что больше видеть тебя не хочется. Сбежать навсегда, чтобы не видеть этот критический взгляд, не слышать этих слов, что я впоследствии и сделала.
Меня всегда спрашивали, почему я от тебя уехала, такой красивый и хороший парень. Я не могла сказать людям почему. Говорила, что ребёнку не подошёл тот климат и мне тоже. Я не хотела чувствовать себя униженной и оскорблённой. Пусть лучше я буду одна, и никто никогда не скажет мне обидных слов.
Может быть, я и неправа. Но ты всегда говорил так обидно, что обидно до сих пор, когда вспоминаю. Вот сейчас на дни рождения и праздники, по телефону, поздравляем друг друга, подолгу болтаем. Здесь ты не вредный, шутим, смеёмся вместе. А когда приезжаешь, я опять чувствую твой критический взгляд и знаю, что ты думаешь, глядя на меня. Мне опять не по себе. И становится обидно до слёз.