Встреча тиранов (сборник)
Шрифт:
Она вырвалась и вбежала в темный провал подъезда.
Застучали ее подошвы по лестнице.
Шубин пошел следом. Ему было страшно догнать Элю, ему было страшно, что будет потом.
Шубин поднимался по лестнице с трудом. Снова мутило, дыхание срывалось — не хватало почему-то воздуха. Он ощущал запах желтого газа в подъезде, особенно на первых двух этажах, но шагов не ускорял, потому что был обессилен.
Он догнал Элю у двери ее квартиры.
Обыкновенная дверь, без глазка, покрашенная
Эля обернулась, услышав его шаги, и сказала:
— А ключей нет… Ключи в сумке… или в пальто. Не знаю.
— Тогда позвони.
Эля нажала кнопку звонка, но было по-прежнему мертвенно тихо.
— Дурачье, — сказал Шубин, упираясь ладонью в косяк двери, чтобы не упасть. — Электричества нет. Стучи.
Эля постучала. Тишина.
— Они же спят, — сказал Шубин. — Стучи громче.
Эля постучала сильнее.
— Они не спят, — прошептала она.
Она не смогла больше ничего сказать. Лицо ее было неподвижно, и по грязным щекам катились слезы.
Шубин ударил по двери кулаком. Еще раз, начал молотить, только чтобы перебить высокие, жалкие звуки, что вырывались изо рта Эли.
И он молотил так, что не услышал, как из-за двери раздался женский голос:
— Кто там?
— Стой! — Эля повисла на его руке. — Это я, это я, мама! Где Митька? Это я, мама!
— Погоди, не шуми, — ответил голос, щелкнул замок, дверь открылась, и мать Эли произнесла фразу, которую намерена была сказать, еще не отворив дверь, и которая теперь прозвучала как из другого мира: — Ты что, опять ключи забыла?
И тут она увидела Элю и страшного — это Шубин только потом, увидев себя в зеркале, понял, до чего страшного, — мужчину.
— Господи! — сказала она.
За соседней дверью раздался недовольный мужской голос:
— Вы что шумите, не знаете, сколько времени?
— Порядок, — ответил голосу Шубин. — Извините. Все в порядке.
Эля упала внутрь, повисла на матери и начала судорожно смеяться. Шубин втолкнул ее в дверь и быстро захлопнул. Наступила кромешная тьма, и в ней был слышен лишь истерический смех Эли, который прерывался возгласами матери: «Ты что, ты что, что с тобой?» И попытками Эли спросить: «А Митька, где Митька?»
И снова смех.
— Положите ее куда-нибудь, — сказал Шубин. — Ей надо лечь.
Но Эля вырвалась — она рвалась в комнату, распахнула дверь. В свете догорающего пожара была видна кровать. На ней спал мальчик. Эля схватила его, мальчик начал отбиваться со сна, а Шубин оттаскивал Элю и кричал на нее:
— Не смей его трогать! Не смей! На тебе может быть газ.
Эля опустила мальчика на кровать, а сама как-то спокойно, тихо и мирно легла возле кровати на коврик, будто заснула. На самом деле это был глубокий обморок.
Шубин подхватил Элю и спросил ее
— Куда ее положить?
— Ой, а что с ней?
Мать все еще ничего не понимала — да и откуда ей было понять?
— Где диван?..
— Рядом с вами, туда и ложите.
Она была сердита, потому что уже уверилась в том, что ее непутевая дочь где-то напилась, попала в переделку и вот теперь хулиганит. Шубин не знал, бывало ли такое с Элей, — он ничего не знал о своей будущей жене. Он с трудом перетащил ее на диван.
— У вас валерьянка есть?
— А вы кто такой? — спросила мать Эли, в которой росло раздражение против бродяги, которого Эля притащила домой.
— Накапайте валерьянки. Или валидола. Ничего страшного. Она очень устала. И переволновалась.
И в голосе Шубина была такая настойчивость, что мать, бормоча что-то, пошла в другую комнату и принялась щелкать выключателями.
— Света нет, — сказал Шубин. Он присел на корточки перед диваном и положил ладонь на теплую щеку Эли. И та, все еще не приходя в себя, подняла руку и дотронулась слабыми пальцами до его кисти.
— Почему света нет? — спросила из той комнаты мать.
— Воды нет тоже, — сказал Шубин. — А если есть, то лучше ее не пить. В чайнике вода осталась? Из чайника налейте.
Митька повернулся в кровати и забормотал во сне.
— Да вы хоть скажите по-человечески, что случилось-то? — спросила из той комнаты мать. Она, видно, шуровала среди лекарств, разыскивая валерьянку.
— Авария, — сказал Шубин. — Авария. Выходить из домов нельзя. Закройте форточки.
Мать зашаркала шлепанцами на кухню, громыхнула там чайником.
Шубин прислушался к дыханию Эли. И понял, что она спит.
— Не надо, — сказал он, — она заснула…
Мать уже вернулась в комнату. Шубин не заметил как — в сознании пошли провалы.
— Вы сами тогда выпейте, — сказала мать уже без озлобления.
— Вам тоже нужно.
Она вложила в его руку стаканчик с валерьянкой.
— А где авария? Серьезная, да? На химзаводе?
— Серьезная, — сказал Шубин. И заснул, сидя у дивана на коврике, положив голову на руки, которыми касался руки Эли.
Было пять часов утра. Те жители города, что остались живы, еще спали.
Шубин проснулся, и ему показалось, что он и не засыпал — только закрыл на минутку глаза, чтобы не так щипало. Он сразу вспомнил, где он, и первая мысль была хорошая: ну вот, обошлось.
Он лежал на том же диване, у которого, сидя на полу, отключился. В комнате стоял утренний полумрак — небо за окном было холодным, голубым. Повернув голову, Шубин увидел кровать и спящего на ней Митьку, которого он толком еще не видел.