Встреча выпускников
Шрифт:
— Полагаю, это самая мудрая вещь, которую вы могли сделать, — сказала мисс Мартин. — Не думаю, что в колледже нужно слишком об этом распространяться. Приведите его, если он захочет прийти, и позвольте ему вывернуть всех нас наизнанку. Человек с его манерами легко обведёт вокруг пальца весь главный стол. Какое счастье, что он историк, — можно будет посадить его по правую руку от мисс Хилльярд.
— Я никогда не думала о нём как об историке.
— Ну, так или иначе, он ведь взял первое место… разве вы не знали?
Она не знала. Она даже не обеспокоилась задаться этим вопросом. Она сознательно никогда не соединяла в уме Уимзи и Оксфорд. Это
Она почувствовала себя чудовищем, исполненным чёрствой неблагодарности.
— Мне говорили, что он рассматривался как один из самых способных учёных в его выпуске, — продолжала декан. — A. Л. Смит был о нём чрезвычайно высокого мнения. В некотором смысле жаль, что он не занялся историей всерьёз, но, естественно, его основные интересы лежат вне науки.
— Да, — согласилась Харриет.
Итак, декан наводила справки. Что ж, вполне естественно. Вероятно, вся профессорская могла бы к настоящему моменту дать ей подробную информацию об университетской карьере Уимзи. Это было вполне понятно: они думали в этом направлении. Но сама-то она могла бы найти силы и выкроить пару минут, чтобы заглянуть в ежегодник.
— Где мне его принять, когда он придёт? Полагаю, приём в моей комнате подаст плохой пример студенткам. И там маловато места.
— Можете воспользоваться моей гостиной. Намного лучше, чем любая из общественных комнат, особенно если вы собираетесь обсуждать это скотское дело. Интересно в самом деле, получил ли он то письмо. Возможно, неподдельный интерес в его глазах происходил от его подозрений относительно меня. А я-то отнесла его на счёт моего обаяния! Опасный человек, хотя он таким не выглядит.
— Именно поэтому он и опасен. Но если он прочитал моё письмо, то знает, что это не вы.
Некоторые незначительные моменты прояснились, когда они достигли колледжа и нашли в ящике Харриет записку от Питера. В ней объяснялось, что он прибыл в Лондон рано утром в субботу и нашёл письмо Харриет, ожидающее его в Министерстве иностранных дел. «Я пытался дозвониться до Вас, но не оставил своего имени, поскольку не знал, хотели ли Вы, чтобы я лично фигурировал в этом деле». Он был занят в Лондоне весь день и, приехав на машине в Оксфорд к ужину, оказался похищенным несколькими друзьями из Баллиол и любезно приглашённым мастером остаться на ночь, поэтому он надеется найти её «когда-нибудь завтра».
Итак, она ждала в комнате декана, праздно наблюдая, как летнее солнце играет, проходя через ветви платана в Новом дворике и образуя танцующие узоры на постаменте, пока не услышала его стук. Когда она сказала «Войдите», банальная формула, казалось, вдруг обрела потрясающую значимость. Во благо или во зло, но она призвала из внешнего мира нечто взрывоопасное, чтобы разрушить упорядоченное спокойствие этого места, она сделала пролом в крепостной стене, впустив чуждую силу, она примкнула к Лондону против Оксфорда и к мирскому против монастырского.
Но когда он вошёл, она уже знала, что видение было ложным. Он вошёл в тихую комнату так, как если бы всегда принадлежал этому месту и никогда не принадлежал никакому другому.
— Привет! — сказал он со слабым отголоском старого легкомыслия. Затем снял мантию и бросил её на кушетку около её собственной, оставив академическую шапочку на столе.
— Я нашла вашу записку, когда вернулась.
— Да, жаль, что доставил лишнее беспокойство. Мне показалось, что, поскольку я в любом случае приеду в Оксфорд, следует поспешить и увидеть вас. Я хотел прийти вчера вечером, но был связан с людьми и ещё подумал, что, возможно, лучше сначала уведомить вас о своём прибытии.
— Очень мило с вашей стороны приехать. Садитесь.
Она выдвинула вперёд кресло, и он тяжело рухнул в него. Она заметила с неожиданным уколом беспокойства, как яркий свет подчёркивает запавшие щёки и виски.
— Питер! Вы выглядите смертельно усталым. Что вы делали?
— Разговаривал, — недовольно ответил он. — Слова, слова, слова. Все эти бесконечные недели. Я — профессиональный шут Министерства иностранных дел. Вы этого не знали? Но это правда. Не часто, но всё время в готовности, что могу потребоваться. Какая-нибудь мелочь, помощник заместителя секретаря какого-нибудь министра, обладающий недостаточной прозорливостью и ещё меньшими знаниями французского, в послеобеденной речи сказал необдуманную фразу, и они посылают своего трепача-комика, чтобы уболтать всю компанию и поднять настроение. Я приглашаю людей на обеды и рассказываю анекдоты, пока они не дойдут до нужного состояния. О Боже, что за игра!
— Я этого не знала, Питер. Я только что обнаружила, что была слишком эгоистичной даже для того, чтобы попытаться что-то узнать. Но это не похоже на вас — иметь такой ужасно обескураженный вид. Вы выглядите, как…
— Пощадите меня, Харриет. Не говорите, что я выгляжу на свой возраст. Так не пойдёт! Мой дипломатический актив — вечная ребячливость.
— Вы только выглядите так, как будто не спали несколько недель.
— Не уверен, что вы не правы, теперь, когда вы мне это напомнили. Я думал — все мы думали, — что что-то может произойти. Вся это старая грязная заваруха. Я дошёл до того, что однажды ночью сказал Бантеру: «Это приближается, это уже здесь, вновь в армию, сержант…» Но, в конце концов, всё это напомнило обруч, который погремел, но откатился на время.
— Благодаря шутовским переговорам?
— О, нет. Боже мой, конечно нет. Моё дело было в высшей степени тривиальным. Небольшая пограничная перестрелка. Не берите в голову, что я — человек, который спас Империю.
— Тогда кто её спас?
— Не имею понятия. Никто не знает. И наверняка никто никогда не узнает. Старый автобус качнётся в одну сторону, и вы думаете: «Ну, конец!», потом он качнётся в другую сторону, и вы думаете: «Опасность миновала», а затем однажды он качнётся слишком далеко, и вы — на дне и не помните, как там оказались.
— Этого-то мы все внутренне и боимся.
— Да. Меня это тоже ужасает. Какое облегчение — возвратиться и найти вас здесь, где всё идёт так, как и должно идти. Именно здесь и совершаются настоящие дела, Харриет, если только наши никудышные руководители сохраняют спокойствие и позволяют делам идти своим чередом. Боже, как я ненавижу спешку и насилие и всё это ужасное, скользкое глубокомыслие. Необоснованное, ненаучное, неискреннее — лишь пропаганда и специфические мольбы, и «что мы из этого имеем?» Времени нет, мира нет, тишины нет — только конференции, газеты и публичные речи, так что перестаёшь слышать и собственные мысли… Если только можно было бы пустить корни здесь, среди травы и камней, и сделать что-то такое, что стоит делать, даже если это всего лишь восстановление потерянного чувства любви к работе и ничего больше.