Встреча
Шрифт:
Ханна положила газету на круглый столик рядом с цветами, только что принесёнными Стэннишем, – он арендовал ей небольшую квартирку на Бриммер-стрит рядом со своей собственной, – и снова пробежала глазами свадебное объявление. Почему Стэнниш согласился стать шафером? Он едва знал жениха, но утверждал, что это крайне важно для дела. Единственная причина, по которой она согласилась пойти, заключалась в том, что среди приглашённых нет Хоули. Они поплывут в Европу, как и всегда в октябре. Так что у неё не будет ни единого шанса столкнуться с Этти – её любимицей в доме Хоули, где она раньше прислуживала. Любимицей, встречи с которой, однако, было нужно любой ценой избежать. Этти знала секрет Ханны: что они с сёстрами – дочери моря. Но как бы Этти ни была умна, она бы никогда не поняла,
В первый год, когда Ханна поступила в услужение к Хоули, Стэнниш рисовал портрет хозяйских дочерей. Тогда они впервые встретились и полюбили друг друга. И всё же Этти не знала, что когда-то Стэнниш и сам был сыном моря, но, слишком надолго разлучившись со своей стихией, уже не мог вернуться – он бы утонул. Таковы Законы Соли. Как бы то ни было, не по летам развитая и восприимчивая девочка почему-то не доверяла Стэннишу. Однажды она заявила, что он такой же «елейный, как и его картины».
Ханна вздрогнула, когда Этти сказала елейный. Это казалось жестоким, особенно из уст одиннадцатилетней девочки, больно ранило. И, кроме того, было неправильно и неуместно. Стэнниш – мастер своего дела. Великий художник.
«Хочешь сказать, неискренний?» – уточнила Ханна.
«Не совсем. Просто поверхностный и несерьёзный», – ответила Этти.
Это вывело Ханну из себя:
«Этти, критик Марлоу Осгуд назвал картины Стэнниша Уитмена Уилера достоверными. Достоверность не елейна. Она правдива, истинна. Именно поэтому все хвалят его картины. Потому что он – мастер света».
«В этом-то и беда, – усмехнулась Этти. – Человек в реальной жизни не может обладать теми же достоинствами, что и рисунок на холсте. Он поверхностен, – как лак».
Больше Ханна никогда не спорила с Этти. А теперь, когда была помолвлена со Стэннишем, ей казалось, что это даже хорошо: Этти далеко, и у них нет ни единого шанса встретиться. Но что, если она столкнётся с Матильдой, или Маффи, как все называли невесту? Та узнает её – в конце концов, Люси должна была выступать в роли подружки невесты. У Стэнниша и на это нашёлся ответ.
И от него стало так холодно, как никогда, – даже в самой холодной воде на самой глубине океана. Он обвил девушку руками и, расплетая её волосы, проговорил:
– Ханна, дорогая, я уже подумал о твоей внешности.
– А что не так с моей внешностью? – нахмурившись, она отшатнулась от Стэнниша.
– Строго говоря, ничего. Ты – самая красивая девушка в мире.
«Но, – подумала она, – проблема в том, что есть ещё две такие же, похожие на меня, и одна из них заключена в тюрьму за убийство».
Он не произнёс этого вслух, а продолжил мягким, как бархат, голосом:
– Если мы собираемся жить обычной жизнью, то встаём перед необходимостью кое-что в тебе поменять. В том числе цвет волос. Помнишь, я ездил в Филадельфию писать портрет Этель Бэйнбридж? Она выглядела совсем не привлекательной. Но её волосы были великолепны: переливались глубоким янтарным цветом, словно очень хороший коньяк.
То был первый шаг на пути преобразования Ханны. Второй – совершенно новая причёска.
– Ты ведь больше не судомойка.
Густая краска залила её щёки:
– Последний год я не была судомойкой. Меня повысили до горничной. Я работала наверху!
– Всё это уже позади. Теперь у тебя собственная служанка.
Это было правдой. Горничная Стэнниша, жилистая ирландская девушка, приходила дважды в неделю – прибираться и готовить. Так Стэнниш и Ханна договорились на первое время, до свадьбы, которая могла состояться только поздней осенью, когда они поплывут в Англию. Стэнниш хотел сыграть свадьбу за границей, считая, что это полезно для дела. Ханна не понимала, как это может помочь делу, но с расспросами не лезла. Он был таким пылким, как же она могла сомневаться в его намерениях? Но то страшное слово, брошенное Этти, елейный, нет-нет, да и всплывало в мыслях Ханны.
Но они поженятся, и всё будет так, как обещал Стэнниш. Они поедут в Италию, где к Стэннишу уже выстроилась
– Мы увидим самые вдохновляющие пейзажи, – объяснял Стэнниш. – Напоённые энергией. Кровь забурлит в твоих жилах! Вообрази заснеженные горы, Альпы! И просторы пестрящих дикими цветами лугов – в одной раме! – он сложил руки, словно демонстрировал портрет очередному клиенту.
Но гулять – совсем не то, что плавать. Альпы, луга – ничто не выдерживало сравнения с подводными океанскими красотами. Но Ханна не должна была плавать; ей следовало отлучить себя от моря, как это сделал Стэнниш. Он предупредил девушку, что сначала будет тяжело. Но он прошёл через это, и теперь должна пройти и она. Если они хотели быть мужем и женой, то должны стать в этом равными. А потом Стэнниш прочитал сонет Шекспира:
Мешать соединенью двух сердец Я не намерен. Может ли измена Любви безмерной положить конец? Любовь не знает убыли и тлена. Любовь – над бурей поднятый маяк, Не меркнущий во мраке и тумане. Любовь – звезда, которою моряк Определяет место в океане. Любовь – не кукла жалкая в руках У времени, стирающего розы На пламенных устах и на щеках, И не страшны ей времени угрозы. А если я не прав и лжёт мой стих, То нет любви – и нет стихов моих! [1]1
Сонет 116. Перевод С. Я. Маршака
Ритм и слова были прекрасны: стихотворение, казалось, обволакивало девушку, прямо как море. Оно было душераздирающе красиво: воплощение любви, как путеводной звезды для блуждающего судёнышка; любви, что никогда не переменится, даже у гробовой доски. Именно такую любовь Ханна себе воображала. Облагораживающую любовь. В ней чувствовалось неотразимое величие.
Но сейчас, сидя на скамье в Королевской часовне в Бостоне, она внезапно ощутила ужасное волнение. «Почему он хочет изменить меня? Почему я должна измениться? Не противны ли подобные мысли любви? Зачем менять, если по-настоящему любишь?» Стэнниш ведь полюбил её такую, какая она есть. Почему же сейчас он хочет что-то изменить? Она-то ведь не хочет изменить его. Ей нравилось, как Стэнниш видит мир. Как рисует его. Он видел цвета так, как она не могла увидеть. Мог поймать любой проблеск света кисточкой и красками. Он был художником. Его воображение казалось безграничным. И это благодаря Стэннишу Ханна столь многое увидела.
Ей вспомнилось, как туманной ночью они шли вниз по Чарльз-стрит: он остановил её рядом с фонарём, висевшим в дымке огромной светящейся жемчужиной. Стэнниш сказал, что хочет запомнить этот свет и мягкие блики, упавшие ей на щёки. Ханна замерла, ощущая, как его глаза путешествуют по её лицу: его взгляд будто накладывал мазки.
Любовь к Стэннишу открыла перед глазами девушки насыщенный, полный жизни мир – не только она смогла увидеть цвет, но и цвет, казалось, проник в неё и осветил изнутри.