Встреча
Шрифт:
– Нет, не пойму. – Она топнула ногой, из глаз её как будто летели искры. Этот жест маленькой упрямой девочки Ханна хорошо знала. Не по годам развитый интеллект прекрасно уживался в Этти со своенравным озорным сорванцом.
– Я привыкну к этому. Стэнниш сказал, дальше станет легче. «И потом, – подумала она, – это же будет брак двух сердец, как в сонете». – Он сделал это. Он знает.
– Но, может, он недостаточно знает тебя, Ханна. В любом случае, что это за цвет волос такой?
– Это… это… он говорит, это коньяк.
– Коньяк, как тот, что папа пьёт после обеда в библиотеке с джентльменами, когда они курят свои вонючие
Если он вдруг оговорится, забывшись, никто не обратит внимания, а вот если бы он изменил её имя на Барбару или Эмили, оговорку было бы трудно не заметить. Но Стэнниш никогда не забывался. Он переименовал её с лёгкостью. «Имя подошло!» – заявил он, отступая от неё, будто оценивая очередной портрет.
Этти шагнула ближе. Она так выросла, что её глаза оказались почти на одном уровне с Ханниными. Девочка устало покачала головой:
– Я просто не понимаю.
Она всматривалась в лицо Ханны, словно что-то в нём ища.
– Этти, – мягко проговорила Ханна, беря ту за руку, – это по-прежнему я.
– Нет. Не ты. Ты теперь просто холст, на котором он рисует.
Вдалеке послышались выкрики продавца «Бостон-Ивнинг-Транскрипт»:
– Нью-Йоркская убийца приговорена к смерти! Читайте всё!
Ханна с Этти в ужасе повернулись друг к другу и, не сговариваясь, ринулись с кладбища – к газетчику.
2. Хорошее лицо
– Пора идти! – рявкнула Марджори Сноу, войдя в бывшую спальню дочери и увидев мужа, уставившегося на большой кукольный домик. – Я пошлю записку в сиротский приют, чтобы его забрали.
Преподобный Стивен Сноу медленно повернулся к жене. Глаза его горели ледяным пламенем. Он по-прежнему сжимал «Нью-Йорк Таймс» со страшным заголовком: СМЕРТНАЯ КАЗНЬ ДЛЯ ДОЧЕРИ СВЯЩЕННИКА.
– Ты не сделаешь ничего подобного, – сказал он. Его тон был ровным, лишённым всякого выражения.
Марджори почувствовала, как по спине пробежал холодок. Что случилось со Стивеном? Разве она не пыталась изо всех сил держать хорошее лицо? Им предстояло поменять этот очаровательный дом, жилище приходского священника епископальной церкви святого Луки в Нью-Йорке, на никчёмную маленькую церквушку в Индиане. Она даже не знала, есть ли в этой Индиане епископальная церковь. Ей казалось, что там обитают только индейцы да неотёсанные пионеры, наверняка селящиеся в срубах и землянках. Просто ужасно. Но из двух зол выбирают меньшее. По крайней мере, они отправлялись туда, где нет крупных газет, а значит можно сбросить со счетов ужасные события, недавно произошедшие в их жизни.
– Не понимаю, о чём ты, дорогой. Но хандра уж точно не поможет, – заметила
– Поможет? Поможет чему? – плечи его опустились, как будто он начал исчезать под одеждой, съёживаться под кожей.
– Нашему переезду в Индианаполис. Я понимаю, это не самый подходящий приход.
– Единственный человек, которому я хочу помочь, – наша дочь.
– Ты с ума сошёл?
Преподобный склонил голову набок, внимательно посмотрев на жену, прежде чем заговорить. В глазах, угрожая пролиться, стояли слёзы. Но вдруг он встал прямее, пытаясь расправить поникшие плечи:
– Нет, Марджори, я не сошёл с ума. Я хочу помочь нашей дочери Люси.
– Но она не наша дочь. Мы просто взяли её. Из того же приюта, куда отправим этот кукольный домик.
– Какая разница! – его наполненные слезами глаза блестели гневом, которого Марджори никогда не видела. Она шагнула ближе, удивлённая неожиданной реакцией своего обычно спокойного мужа. Между ними оставалось всего несколько дюймов.
– Ты не понимаешь, Стивен, – сказала она.
– Чего я не понимаю, Марджори?
– Она ненормальная. Она… она не человек… она подменыш.
Стивен Сноу моргнул. В его глазах отразилось замешательство. Марджори расслабилась. Сейчас он тоже придёт в себя. Но Стивен посмотрел на жену с чистой ненавистью:
– Думаю, что понимаю, – голос его ожесточился.
– Ч-что… ты хочешь сказать…? – её охватил страх. Он же не мог ничего знать.
– Яд.
– Какой яд? – переспросила Марджори.
– Крысиный. Ты положила яд в сумочку Люси, когда полицейские пришли её арестовать. Это… это… – он пытался справиться со сбившимся дыханием. – Ты подбросила орудие убийства, чтобы во всём обвинили Люси. Но это ты отравила герцога, верно? Ты убила его и переложила вину на собственную дочь. – Он отпрянул он неё, как если бы вглядывался в гадючью яму.
– Но… Стивен… другого выбора не было.
– Не было выбора, – прогремел он. Вдруг преподобный Сноу схватился за грудь и побелел, как полотно. Он шатнулся к жене, подняв одну руку, словно собирался ударить. В тот же момент его глаза закатились, и он рухнул на пол.
Марджори Сноу стояла над ним, как вкопанная. Она прижала руки ко рту, не веря в то, что увидела. Как до этого могло дойти? Что если кто-то слышал Стивена? Возможно, горничная, убирающаяся в соседней комнате, услышала, как он обвинил её в убийстве? Холодный страх охватил Марджори. Она посмотрела вниз, на мужа: язык высунут изо рта, словно он ещё не всё сказал. Уже не скажет. Не сможет. Слова медленно крутились в мозгу. Мой муж умер… мой муж знал… но я в безопасности.
Перед Марджори Сноу, казалось, открылся новый мир: вдова безвестного епископального священника. В безвестности были свои преимущества – особенно для убийцы. «Хотя это было не совсем убийство», – подумала она. Во всяком случае, у неё будет аннуитет. Она может куда-нибудь переехать, возможно, за границу. Может начать всё сначала.
Она посмотрела вниз, на Стивена. Лицо умершего исказила ужасная гримаса. Как полагается сообщать о смерти? Нет, не сообщать. Лучше она пойдёт и позовёт горничную, сказав, что преподобный вдруг просто упал. «Сердечный приступ», – подумала она, глядя вниз, на своего мужа. Его рука по-прежнему покоилась на груди, словно пытаясь удержать взбунтовавшееся сердце. Вторая рука безвольно лежала на полу.