Встреча

Словно собираясь куда-то, Альмейда надел синий костюм. Стоя перед зеркалом, завязал безупречным узлом галстук, который надевал только по торжественным случаям, и скрепил его зажимом в форме подковы. Резная деревянная рама придавала овалу зеркала таинственную и печальную глубину. «Таким вот и останусь, – подумал он, – на фотографии где-нибудь в спальне Кармен, на столике между ее портретом в манильской шали и фотографией ее племянника, голенького малыша на подушке».

Он услышал за спиной шорох и, обернувшись, увидел, как кто-то просовывает под дверь письмо. «А любопытства я, оказывается, еще не потерял», – с иронией подумал он, вскрывая конверт. Это был счет от портного. «Ну,

И, как бы желая в последний раз проверить себя, подумал, глядя на свое отражение в зеркале: осталось ли для него в жизни что-нибудь привлекательное? Из того, что сразу пришло на ум, он выбрал только запах поджаренного хлеба и танго «Дождливой ночью». Обязательно надо было вспомнить что-то третье – он был суеверен. Напряг память и начал перебирать все, что приходило на ум, сначала без системы, потом в определенном порядке: люди («Лучше обойти стороной»), его давнишние привычки («Кто не осточертеет себе со всеми этими маниями?»), театр на Авенида де Майо, бильярд в центре, холостяцкие вечеринки, затягивавшиеся далеко за полночь, с сальными разговорчиками и анекдотами, обычно в каком-нибудь из ресторанов галереи Дель Онсе; летние сиесты в лесу близ Ла Платы; книги, в свое время доставлявшие ему столько удовольствия, вроде фантастики – рассказов о машине времени, в которой человек переносится в будущее, а оно оказывается весьма безрадостным. Где же он видел эти книги? Вероятно, в доме у Кармен или у одного из ее маленьких племянников, которым она сразу отдавала их, словно книги эти жгли ей руки.

Вдруг он вспомнил о грузовике, очертаниями напоминавшем белого медведя. Это было давно, еще в детстве. Грузовик принадлежал торговцам пушниной, и Альмейда, когда впервые увидел его, онемел. «Ну, вот и третий!» – обрадовался он, но сразу подумал: «Что из этого?» По-прежнему не отрывая глаз от зеркала, протянул руку, чтобы взять со стола револьвер, через мгновение бросил взгляд на стол и заметил там газету. Или, лучше сказать, Заметил в ней объявление в черной рамке (как прежде печатали в провинциальных газетах объявления о смерти): «Вы считаете, что жизнь загнала вас в тупик, что все против вас и у вас нет выхода, кроме самоубийства? Если вам нечего терять, приходите к нам». «Будто обо мне, – подумал он, – как раз мой случай».

Блажен тот, кто может свалить свою вину на ближнего; увы, у него такой возможности нет. Почему он не поговорил с Кармен, не внес во все ясность, как ему советовал этот левша Хоакин из «Тридцати трех»? Внести ясность! Несбыточная мечта! Кармен говорила: «Можешь во всем на меня положиться». Прекрасная, с нежными, тонкими чертами, всегда победоносно улыбающаяся Кармен, крошечная, но сложенная так пропорционально, что никому никогда не пришло бы в голову назвать ее карлицей, всегда, какую бы дверь он ни открыл, неизменно появлялась из-за нее и преграждала ему путь, легкая, как взмах веера, грациозная, как куколка… Альмейда решительно протянул руку за револьвером – и в этот миг здание содрогнулось от грохота. Он вспомнил: сегодня отдают последние почести скончавшемуся генералу. Пушечный залп словно предостерегал его от опрометчивых поступков, и он отложил револьвер, чтобы еще раз перечитать объявление. Он пробежал его глазами, ни на что особенно не рассчитывая, но когда дошел до номера телефона и до призыва: «Звоните нам безотлагательно!», сказал себе: «А может, и в самом деле попробовать?» И просто из любопытства – посмотреть, не предложит ли ему жизнь в эти роковые для него минуты что-то необычное, – позвонил. Ему сразу ответили.

– Хотите договориться о встрече? – спросил усталый, спокойный мужской голос. – На этой неделе я занят…

– Сейчас?.. Я могу, – заикаясь, проговорил он.

– Записывайте.

– Минутку.

– Авенида де Майо… – начал диктовать голос.

Альмейда записал номер дома, этаж.

– Готово.

– Если не хотите ждать, не задерживайтесь, пожалуйста.

Он взял часы, монеты, лежавшие в пепельнице, кольцо для ключей, подаренные ему Кармен, и, наводя порядок на письменном столе, увидел свою чековую книжку. «Возьму и ее, – решил он. – Умирать, так хоть заплатив долг портному». Мастерская как раз была ему по пути.

Внизу его остановил почтительно-важный портье.

– Сеньорита Кармен оставила для вас конверт, – сказал он Альмейде. – Сейчас я вам его дам.

– Дадите потом, когда я вернусь.

Не успел портье рта раскрыть, как Альмейда уже шагал по улице. Когда он вошел в мастерскую, портной спросил его:

– Показать вам красивый материал?

– Спасибо, мне ничего нового не нужно, – ответил он. – Я пришел только заплатить. Вас это удивляет?

– Нет, сеньор, меня уже ничем не удивишь.

Выйдя на улицу, он увидел свободное такси, взял его и подумал: «Пока мне везет».

Заговорил с водителем об объявлениях, которые печатают в газетах.

– Как, по-вашему, стоит их читать? – спросил Альмейда.

– Моя жена всегда их читает, и вы бы только посмотрели, как ловко она приспосабливает их к делу. Стоит мне пожаловаться, что в доме полно барахла, так она мигом затыкает мне рот фразой из объявлений: «Чтобы иметь, надо беречь», или чем-нибудь в этом роде. А потом напоминает, что благодаря объявлению купила мне электростатический пояс, который я ношу и по сей день…

Таксист был так увлечен своим монологом, что, выехав на Авенида де Майо, при виде потока автомобилей на улице был немало удивлен. Катастрофы он избежал каким-то чудом, а его собрат, уступая ему дорогу, врезался в автобус. Эпизод завершился скрежетом металла и звоном разбиваемого стекла.

Когда Альмейда вылез из машины, он почувствовал, что еле держится на ногах. Сперва салют в честь умершего военного, теперь дорожное происшествие – нет, это уж слишком! После такой встряски у него просто не осталось сил сегодня вечером нажать на спусковой крючок револьвера… Но, с другой стороны, если он доживет до вечера, ему придется снова встретиться с Кармен.

В двенадцать ноль-ноль он уже разыскивал на Авенида де Майо дом, номер которого записал по телефону. Оказалось, что это совсем рядом с театром. «Как в насмешку, – подумал он, – все те же давно знакомые места. Надо вернуться домой». Нет, уж раз пришел, лучше узнать, что ему предложат.

Альмейда поднялся на пятый этаж и на медной дощечке, в которой ему почудилось что-то траурное, прочитал: «Доктор Эдмундо Скотто». Он вошел, и девушка в белом халате провела его в приемную или кабинет, где стен не было видно за книжными полками. За письменным столом, на котором рядом с огромными кипами бумаг виднелась чашка кофе с молоком, сидел старичок в пыльнике. Жуя, он сказал:

– Жду вас. Я доктор Скотто.

Прежде всего бросалось в глаза, что он совсем крохотный («Прямо как Кармен», – подумал Альмейда), но кроме того, он был очень худой и с нездоровым цветом лица.

– Я прочитал ваше объявление, и…

– Простите, что не угощаю вас, – перебил его доктор Скотто. – За кофе надо посылать в молочную на углу, но пройдет бог знает сколько времени, прежде чем его принесут.

На стене над головой врача висела темная картина, где был изображен не то Харон с пассажиром в лодке, не то гондольер, перевозящий больного или мертвеца по каналу в Венеции.