Встречаются во мраке корабли
Шрифт:
Если пойти на работу, ничего не успеешь.
— Свершилось, Ядвига, — позвонила она приятельнице; почти двадцать лет сидели они стол в стол, их связывала дружба внешне сдержанная, но многократно проверенная. — Павел звонил. Приезжают.
— Когда?
— Сегодня.
— Так я и думала. Не тревожься и останься дома. Будь спокойна, я шефу все объясню. Делай, что считаешь нужным, и не нервничай. Жаль тратить энергию на то, что все равно неизбежно.
— Можно было как-то избежать.
— Ошибаешься. Нельзя. Раз уж Павел уперся, твой отказ испортил бы ваши отношения. К тому же… Ты ведь сама считала, что девочке надо помочь.
— Надо, но не
— Еще раз говорю тебе: не стоит думать задним числом. Свершилось. Впрочем, если тебе это окажется не по силам, пришлешь ее ко мне. Ты же знаешь — после отъезда Юрекова семейства места в Константине хоть отбавляй. Будет кому Беса отгонять, а Филип…
— Тебе еще не хватало…
— Какая ерунда! Звони, если что-то будет нужно.
Каморка за кухней (есть в ней шесть метров, как указано в ордере? Пожалуй, нет…) была забита чемоданами, какими-то картонками, бутылками, коробками, там же стояла корзина для грязного белья. Кое-что пани Мария отнесла в подвал, остальное водрузила на антресоль, корзину поставила в ванную. Потом она подмела и натерла мастикой пол, с дворником они притащили из подвала узкую кушетку, на которой раньше спал Павел, она накрыла ее покрывалом, положила пару разноцветных подушек, повесила занавески, на полочку в угол поставила горшок с ниспадающим плющом. У кушетки на табурете поместила лампу с соломенным абажуром и маленький транзистор, который они слушали иногда, если не было ничего интересного по телевизору. «Пригодился бы еще коврик, — подумала она, глядя на дело своих рук. — Где бы его раздобыть?» И тут вспомнила, что на антресоли спрятана вьетнамская циновка. Она сняла ее сверху и положила у кушетки. Критическим взглядом окинула комнату. Что ж, вполне уютная конурка.
Она и оглянуться не успела, как пришло время приезда «детей». С раздражением поймала себя на том, что именно так и подумала: «детей», и в душе посмеялась над своей наивностью. Они еще ей покажут… Она боялась Эрики, ее поведения, ее влияния на Павла, она боялась даже самой себя, напряженности, неестественности в своем поведении. Но самое страшное было потерять на… во всяком случае, очень надолго то единственное, что она имела и ценила более всего, — спокойствие и приятную атмосферу в доме.
Зазвонил звонок (она тут же узнала нетерпеливую руку Павла), и пани Мария с тяжелым сердцем пошла отворять.
В освещенном дверном проеме Эрика увидела маленького роста шатенку с пышными, заколотыми в большой узел волосами. Судя по высокому и не слишком худому Павлу, она, скорее, ожидала встретить женщину крупную и полную. Это хрупкое существо было полной неожиданностью. Но хотя мать Павла, вопреки ожиданию, оказалась не такой уж противной, на лице у Эрики не было и тени улыбки. Подала руку неловко, неприветливо, не глядя в глаза. Пани Мария поздоровалась с ней весело, но тоже вполне сдержанно. Слава богу, не хватало еще телячьих нежностей!
— Здравствуйте. Представляться друг другу не будем, правда? Раздевайтесь. Павел, внеси ее чемодан. Пойдем, Эрика, я покажу тебе твою… комнатой это трудно назвать, но другой у нас нет.
Эрика молча окинула взглядом веселую, старательно прибранную клетушку. Заметила все: плющ, радио. Сунула руку в карман и… черт, нет сигарет. А уж так нужны сейчас! Надо будет выскочить вечером,
— Часть вещей можешь положить в тот комодик. Остальное повесишь в нашем общем шкафу в передней, с левой стороны, я тебе приготовила там пару вешалок. Как доехали, хорошо? Поезд не очень был переполнен? Давайте-ка прежде всего напейтесь чаю. Пошли, дети.
«Дети, — подумала Эрика. — Ну, ясно… Началось. Не была ее ребенком и быть не намерена. Нужна мне ее милость, как же». Она неприязненно взглянула на мать Павла. Кисуля. Нет ничего хуже этакой преднамеренной слащавости. Само собой — подруга Сузанны.
Эрика без слова села за стол, но ни к чему не притронулась и в течение всего вечера не раскрыла рта. Выпила только чай, в котором отражалась висящая над столом лампа; светила она весело, «по-семейному», как бы с издевкой.
Ей страшно хотелось курить, но раз уж решила молчать, не просить же сигарету у Павла; когда он протянул ей пачку «клубных», она машинально, не успев подумать, отказалась и тут же горько пожалела об этом: ее буквально корчило от желания хоть разок глубоко затянуться. Павел взглянул на нее, но ничего не сказал, встал из-за стола и включил телевизор. Минуту они слушали известия, потом пани Мария обратилась к Эрике:
— Пойдем, Эрика, я помогу тебе устроиться в твоей клетушке. Располагайся в ней, как тебе удобно, я бы хотела, чтобы ты чувствовала себя тут не как дома, а просто дома. Вот твои ключи. Помни, нас целый день нет, и если ты забудешь их, выходя, то не сможешь попасть в дом; вот этот — от верхнего замка, этот — от нижнего, но поворачивать его надо в обратную сторону, словно закрываешь. Понятно?
Нельзя сказать, чтобы она была подчеркнуто любезна, тон самый обычный, дружелюбный, но и это разозлило Эрику. «Располагайся… дома…» Отвратная баба! И вдруг захламленная комната на втором этаже вроцлавского двухквартирного домика, комната, в которой она могла делать все, что душе угодно, представилась Эрике утраченным раем. Эх, схватить бы сейчас чемодан, оттолкнуть эту зануду, поймать такси и на вокзал! И чего ради она уступила, зачем согласилась приехать?.. Да просто уставшая была. «Завтра», — подумала она и тяжело опустилась на стул.
— Постель в кушетке. Ну, что ж не распаковываешься?
Вопрос был задан в лоб, что-то надо было ответить, но Эрика молчала. Не хотелось в присутствии этой расфуфыренной обезьяны вываливать свое мятое барахло. Минуту она колебалась, потом вдруг, не глядя на мать Павла, взяла свою сумку и все ее содержимое — бумаги, колготки, свитер, краски, кусок творожника — высыпала на чистую кушетку. Пани Мария не промолвила ни слова.
— Тебе, наверно, приятно будет искупаться, пойдем, я покажу, куда класть вещи в ванной.
Эрика тупо последовала за своей провожатой.
— Вот здесь твое полотенце, розовое, и розовая кружка для чистки зубов. Голубая — моя, желтая — Павла. Хочешь, напущу воды? Обрати внимание: душ не до конца закручивается. Рубашку кладу вот сюда.
Вода лилась из крана. Эрика — одна уже — вглядывалась в нее, сидя на низенькой скамеечке. «Розовая, желтая, голубая»… Ну и идиотка! Кружечки для зубов всех цветов радуги… Сорокалетняя кисонька. Не хватает еще полотенец с петушками или с белочками. И детской пасты «Яцек и Агатка». Она сидела не двигаясь, опустошенная, как бы полая внутри, невесомая — никто. С усилием, не вставая, расстегивала кофту, блузку, брюки. Пропотела, и это доставило ей какую-то горькую утеху. Вода распрыскивалась зелено и звонко. Эрика с наслаждением погрузилась в ванну и закрыла глаза.