Встречи и расставания
Шрифт:
– Поправься.
Рюмка, протянутая Фёдором Никитичем, тоже оказалась весёленькой: никак не хотела даваться в руку, но куда ей – общими с Фёдором Никитичем усилиями Глеб опрокинул её в рот и огляделся.
Невесты и жениха не видно.
Мать Павлика, строгая и молчаливая, как и подобает учителке, в коричневом платье с кружевным белым воротником, собрала на другом конце стола возле себя женщин.
Здесь – они с Никитичем, скучный Павлик, вчерашний мужик без зубов и амбал, смутно что-то напоминающий.
Там – Ольга Захаровна,
И ни одной подружки.
А ведь, кажется, вчера было что-то волнующее…
Глеб напряг извилины и, то ли опохмелка помогла, то ли память вернулась: кого-то он вчера провожал…
И целовал.
И даже за воротами стояли близко-близко.
А потом…
А потом этот амбал появился.
Он глянул на неторопливо жующего напротив широкоплечего коренастого крепыша и по перехваченному быстрому взгляду того утвердился: так и было… Вот он Зоечку и увёл… И так захотелось сказать тому что-нибудь приятное, что не удержался, перегнулся через стол:
– А ты её сторожи…
И тут же понял – пьяно и нелепо. Но уже ничего не мог вернуть, слово не воробей, осталось лишь плюхнуться обратно, продолжая глупо улыбаться.
Но никому до произошедшего между ними вчерашнего никакого дела не было. И амбалу, похоже, до лампочки, чуть задержал взгляд, вникая в сказанное, и тут же повернулся к Фёдору Никитичу, продолжая прерванный разговор.
– Да, я чужой на этом празднике жизни, – не очень громко констатировал Глеб, не ожидая ничьего внимания, но всё же глубоко сожалея, что вчера что-то не получилось, и вспоминая волнующий и так много обещавший запах Зоечкиных духов.
Тем не менее настроение выправлялось, всё вокруг оставалось весёленьким, но уже менее неустойчивым, и сомнения таяли. Хотелось отыскать Зоечку.
Он встал из-за стола, подождал Павлика, и они вышли во двор.
День был чудный, по-настоящему весенний, с голубым небом и небольшими белыми пушистыми облаками, прохладным ветерком, приносящим запахи с горных склонов.
– Слушай, я вчера ничего такого не натворил? – спросил Павлик.
– А чего такого? – Глеб не смог преодолеть соблазн. – Ты имеешь в виду эту тётку полногрудую?
– Какую тётку? – испуганно уставился тот. – О чём ты?
– Не помнишь, понятное дело… Которая с твоей мамой сидит. Что ты только с ней вчера не вытворял…
Глеб покачал головой и замолчал, наслаждаясь драматургической паузой и вполне представляя, что сейчас происходит в душе друга.
– Не может быть, – сопротивлялся Павлик.
– Ну как не может быть? Спроси хоть подружку невесты.
– И что же я делал? – помог ему не завраться до конца Павлик.
– А что может делать мужчина с женщиной?
– Ты что, неужели?.. – Павлик явно испугался, представляя последствия данного события в диапазоне от анонимного сообщения Наташке до вдруг подхваченной неприличной болячки. – Нет, не может быть.
– Почему
– В какую комнату?
– В твою.
– В мою? – Павлик растянул губы в гримасе, отдалённо, но всё-таки напоминающей улыбку. – О, чёрт, голова трещит… Ладно, этим не шутят. На первый раз прощаю.
– Какие шутки?! – искренне возмутился Глеб. – Зачем мне придумывать?
– Ну да, ты не придумываешь, но фантазируешь, – напомнил его же собственное изречение Павлик. – А я, между прочим, ночевал у дядьки, и как дошёл до него, прекрасно помню.
– Зануда ты, – со вздохом согласился Глеб. – Может, тогда расскажешь, что со мной было?
– Да ничего, набрался и спать пошёл.
– Ладно обижаться… А на самом деле?
– Так и было. – Павлик поморщился, помотал головой, пару раз глубоко вздохнул. – И надо мне так…
– Что ты переживаешь, не каждый же день свадьба. Тем более у родной сестры. – задумчиво произнёс Глеб. – А когда я спать пошёл?
– Да вот Зойку проводил и пошёл.
– Так я её провожал?
– Наверное. – Павлик поморщился. – Мне бы твои проблемы.
– Поня-ятно, – протянул Глеб, пытаясь вспомнить, что же вчера было, но ничего нового в памяти не всплыло.
Ворота приоткрылись, и в них влетело нечто весеннее. Во всяком случае – каким его представлял Глеб: стройное, лёгкое, улыбающееся и доброе-доброе, в чьи глаза можно было смотреть долго-долго…
– Здравствуй, Паша.
– Привет, Тань. А тебя, кажется, вчера не было?
– Только приехала. Где там моя подружка?
– Иди, может уже встали.
Мимо проплыл огромный букет, и остался только восхитительно-волнующий запах.
– А почему со мной не поздоровались? – запоздало прокричал Глеб и, глядя в пустой проём, спросил: – Кто это?
– Соседка. – отмахнулся Павлик. – Что ты на каждую юбку вскидываешься? Малолетка, и жених в армии…
– Это ненужные подробности, – отмахнулся Глеб и в три прыжка взлетел на крыльцо.
Молодожёны бледно отсвечивали в центре явно поскудевшего стола и вчерашнего внимания не вызывали. Лишь Ольга Захаровна исподволь изучала дочь, пытаясь догадаться, как прошла брачная ночь, одновременно продолжая неспешный разговор с соседками. Фёдор Никитич, отяжелевший и настроившийся вздремнуть, периодически встряхивал головой, оглядывался, прислушивался к себе, но, видимо, ясного импульса не ощущал и снова философски замирал, глядя куда-то за спины молодых. Амбала не было, и Глеб с удивлением это отметил, потому что он был уверен, что тот в ворота не выходил. И забыл: рядом теперь уже с замужней молодой сидела та, которую звали Танечкой, и он торопливо опустился на свободный стул напротив и, подхватив рюмку, потянулся в сторону молодых, поздравляя их с новой эрой в их жизни и желая-желая…