Встречи на ветру
Шрифт:
– Лариса Александровна будет рада, – лицо его просветлело и улыбка совсем другая. Все ясно: бывший зек неровно дышит в сторону врачихи.
Какая все-таки неустойчивая в Ленинграде погода! Час назад светило ясное солнце, а теперь небо затянуло серыми облаками, задул ветер с севера, становится зябко. А тут и пустой желудок – все один к одному.
– Прибавь шагу, – командует Иван, мы бежим к остановке, успели. В троллейбусе полно пассажиров, нас притиснуло лицом к лицу, тесно прижали. Так тесно, что я начинаю кое-что чувствовать. Стыдно как. Чувствую, что и Иван смущен. Лицо покраснело,
– Граждане! – громко говорит он. – Не напирайте так. Тут ребенок.
Это он обо мне? Мне скоро девятнадцать, а он – «ребенок». Гляжу ему в глаза и начинаю понимать: так он это от смущения. Такой большой, опытный, а смущается, как мальчишка. Троллейбус затормозил. Нас разъединило, Иван облегчено вздохнул. Я же стала размышлять – привычка такая: на рынке он краснел и млел при упоминании имени Ларисы Александровны, а тут, чуть почувствовал тело другой женщины, и сразу такая реакция. Выходит, у мужчин впереди ума бежит чувство. Вернее, его ощущения. Надо будет проверить на ком-нибудь. Тут и остановка наша.
Накрапывает дождь, ветер гонит мусор, народ спешит укрыться куда-нибудь. Иван не спешит, он шагает по набегающим лужам, разбрызгивает брызги и мне кажется, что он что-то напевает. Я поспеваю за ним и слышу: «Бродяга Байкал переехал, навстречу родимая мать» и ещё что-то слезное.
– Иван, – прошу его, – давай спрячемся куда-нибудь.
– Девочка! Не любишь стихию? Это так прекрасно! Не отставай.
Я не отстаю. Так и идем: Иван впереди, с песней, я следом. Без песни. Мне не до песен. Мне бы покушать чего-нибудь да чемодан забрать. Надоело носить одну юбку и блузу, надоело чистить зубы пальцем.
Когда мы подошли к дому, где живут эти люди, небо очистилось и опять засветило солнце. От асфальта подымается дымок, воробьи возобновили свои чириканья. Люди тоже заговорили громче. Сильна природа. Одна я не радуюсь, меня уже начинает мутить от голода.
Лариса Александровна встретила нас так, как будто ждала.
– Вымокли небось, – сказала она и на этот раз не стала предлагать переобуться в тапки. Думаю, постеснялась Ивана. Я все замечаю. Как они смотрят друг на друга, как краснеют, отчего-то суетятся. Иван торопится выложить продукты прямо в прихожей, а хозяйка притворно сердито делает ему замечания.
– Что же Вы, Иван. На кухню несите. Тут полно микробов!
«А на кухне микробов нет?» – отчего-то злюсь я. Они уходят, позабыв обо мне. Ничего себе гостеприимство. Я не гордая, мне бы покушать, а потом я уйду, и занимайтесь вы тут, чем хотите. А чем вы хотите, мне яснее ясного. Чего не случается в жизни. Вот и вор полюбил врача, и она отвечает ему взаимностью. Почему-то вспомнила индийское кино «Бродяга». «Сын вора будет вором», – говорили там. А у них кем будет сын? Вором или врачом?
– Ирина! – вспомнили. – Иди сюда! – Это меня зовет не хозяйка дома, а Иван. Голова кругом: кто тут хозяин, а кто гость. Судя по тону, с которым Иван зовет меня, он тут не первый раз и чувствует себя хозяином. Не спешу идти, пускай подергаются. Ну вот, опять кричит.
– Иду-иду, – отвечаю и добавляю из-за зловредности:
– Найду тапки, чтобы полы не испачкать, и приду.
Они
– Сейчас я пожарю печенку, – он совсем сдурел, чтобы об этом говорить шепотом, – ты поешь, и тебе станет лучше.
Лариса отвечает также шепотом:
– Ты где её подобрал? – шепчет Лариса Александровна.
– Бедная девочка.
Я возмущена – какая я вам девочка! – и громко говорю:
– Товарищи, может быть, я пойду отсюда? Не буду вам мешать. Говорить шепотом утомительно для голосовых связок.
– А подслушивать, – начинает читать мне нотацию врачиха, – неприлично.
– Меня папа учил: где больше двух, говори вслух. – Не на ту напоролись, товарищи полюбовнички.
– Кончай базар, – это вступил Иван.
Надо мужчине подчиняться, я вошла на кухню. У Ивана лицо раскраснелось, он у плиты, а отчего у Ларисы румянец? И почему у неё халатик распахнулся сверху, и мне видно, что она без лифчика. Совсем стыд потеряли.
Закончив «базар», мы сели за стол. Говяжья печенка, особенно если она парная, готовится быстро. Немножко с кровью, так это полезно. Не выдавая свой зверский аппетит, я нарочито медленно начинаю есть деликатес. Кушаем молча. О чем можно говорить в данной ситуации.
Прервала молчание Лариса Александровна, сказав ни к селу ни к городу следующее:
– В Египте кандидатом в президенты выдвинули Насера, – сказала и замолчала. Пауза затянулась на минуту. Потом ответил Иван:
– Он военный? Хорошо бы. У нас тоже военные хотели власть прибрать к рукам, так Сталин им руки-то поотрывал. Нет, – задумчиво продолжал он, – в России военные править не могут.
– Давайте пить чай, – предложила Лариса Александровна. Было видно, что она сожалеет о том, что сказала.
Какая же я заноза: вставила свое! То, что слышала как-то по радио.
– В Пакистане тоже военные руководят, – сказала и гляжу на них. Как ответят. Они молчок, будто и нет меня.
После чая Иван прямо так и сказал мне:
– Сыта? Напита? Пора тебе к студенту.
– Премного благодарна вам, – встала и поклонилась в пояс.
– Напрасно ты так, – с обидой сказала Лариса Александровна. – Иван от души, а ты так.
Уходила я от них сытой, но очень недовольной собой. Она права: не надо бы так. Вышла во двор, там никого. Время ещё рабочее, местные кумушки ушли домой смотреть телевизор или спать. Села на скамейку и задумалась. Почему я нагрубила им? Ответ пришел тут же: я завидую. Просто я злая завистница. У них настоящая любовь. А какой женщине не хочется такого? И не важно, сколько ей лет и кто она. Возвращаться в квартиру Виктора не желаю. Заберу чемодан, а там будь что будет. Всплыл вчерашний разговор с бригадиром. С тяжелыми мыслями я поехала на вокзал. Как бы ни тяжела была ноша, а нести мне её. Уже на Невском проспекте я поняла: ждать помощи от кого бы то ни было нельзя. Решила также, что возьму из чемодана самое необходимое и поеду на завод. Упаду в ноги нашему начальнику: «Не дай, – скажу ему, – помереть на улице. Устрой в общежитие». Одного не учла: время-то подходит к концу рабочего дня.