Встречи с песней
Шрифт:
А песня та была — «Уж я золото хороню, хороню...». Вот почему я так взволнован сейчас. Эта русская народная песня всегда вызывает у меня слезы. Слезы радости и глубокой благодарности советскому народу...
КОГДА Я СЛЫШУ ПЕСНЮ «ЖУРАВЛИ»
Дагестан — страна гор. Вечные снега. Острые, как кинжал, недоступные скалы, со всех сторон обдуваемые
Жители Ботлиха, одного из высокогорных районов республики, незадолго до войны выдвинули кандидатом в депутаты Верховного Совета страны Георгия Байдукова — знаменитого летчика, друга и сподвижника Валерия Чкалова. Они пригласили Байдукова прилететь в гости. Была подготовлена площадка. Здесь еще никогда не садился ни один самолет.
И вот «джигит неба» летит на встречу со своими избирателями. Я лечу вторым пилотом и доверенным лицом. Где-то внизу, под крылом самолета, аулы Гуниб и Хунзах, буйный Терек, воспетый Лермонтовым, реки Сулак, Самур и Ахтычай. Дымные водопады низвергаются в глухие пропасти. Реки Дагестана таят в себе невиданные запасы гидроэнергии. Обо всем этом надо знать депутату.
Байдуков напряженно вглядывается в незнакомую местность, где ему впервые придется сажать самолет. Уже видны горы Аварии.
Вдалеке показался аул и посадочная площадка размером с ладонь. В конце ее — груда камней. Непредвиденное препятствие. Посадить крылатую машину на этот «аэродром» непросто. С одной стороны — камни, с другой — сакли аула.
По плато вскачь носятся всадники, с ликованием встречающие своего знатного гостя. Прилет Байдукова — событие на весь район. На праздник прибыли представители соседних аулов. Много стариков. Они еще никогда в жизни не видели самолета вблизи.
Положение драматическое: самолет кружит над аулом, над площадкой, Байдуков раздумывает, как поступить. Против ветра посадка невозможна, если садиться с боковым ветром, поперек площадки, при неудаче можно снести шасси. Джигиту это совсем не к лицу! Улететь обратно? Конечно, нет! Придется сажать поперек.
Последний круг, разворот, площадка все ближе, ближе... Посадка мастерская! Приземляемся. Самолет останавливается у самого края бездонного обрыва, окутанный облаком пыли. Где-то далеко внизу, в туманной глубине ущелья, расправив крылья, величественно плавают орлы. Выбираемся на крыло.
Со стороны аула с криками восторга мчится кавалькада всадников, выполняя на полном скаку лихую джигитовку. Впереди в папахе и в синей черкеске с серебряными газырями, с развернутыми за спиною белыми крыльями башлыка и пионерским галстуком на шее скачет на золотистом скакуне юный всадник. Его смуглое лицо сияет счастьем. Вот она, невиданная птица! Совсем рядом! С седла ее можно даже потрогать рукой. Мальчуган гарцует на скакуне у самолета, и алый галстук переливчато вьется на ветру. Юный джигит не знает, как достойней выразить свою радость.
Потом был митинг. Играла музыка. Плясали лезгинку.
С того дня и завязалась у нас дружба с пионером из дагестанского аула. Он любил стихи и песни. На память о нашей встрече я подарил ему свою книгу с автографом.
Когда мы улетали домой, в Москву, и наш самолет пологими кругами набирал над аулом высоту, я через борт долго наблюдал за своим новым другом. Взобравшись на острый выступ скалы, он прощально размахивал над головой то папахой, то красным пионерским галстуком. Его синяя черкеска отчетливо выделялась на
И мне почудилось, что я стою рядом с ним на той скале и провожаю уходящий в поднебесную высь серебряный самолет. Крылья его становятся все меньше и меньше, и он уже похож на затерявшуюся в необъятном небе легкую птицу...
С тех давних пор много раз пролетали птицы над горным аулом: осенью — с севера на теплый юг, весной обратно — с юга к родным гнездам.
И вот однажды в Москве, на проспекте Калинина, я совсем нечаянно повстречал своего дагестанского друга. Мы оба обрадовались встрече. Друг был счастлив, он держал в руках книгу.
— И у меня вот вышла новая книга! Теперь и я могу отдать свой долг...
Вынув перо и не говоря больше ни слова, друг тут же на улице написал на титульном листе своей книги:
«Моему дорогому Ивану Рахилло — с давней и верной дагестанской любовью. Расул Гамзатов».
Этот эпизод вспоминается мне всякий раз, когда я слышу песню «Журавли»:
Мне кажется порою, что солдаты, С кровавых не пришедшие полей, Не в землю эту полегли когда-то, А превратились в белых журавлей. Они до сей поры с времен тех дальних Летят и подают нам голоса. Не потому ль так часто и печально Мы замолкаем, глядя в небеса?..Стихи этой прекрасной, удивительно задушевной песни сочинил тот мальчуган с которым мы встречались еще до войны в далеком дагестанском ауле. А музыку написал композитор Ян Френкель.
Летит, летит по небу клин усталый — Мои друзья былые и родня. И в их строю есть промежуток малый — Быть может, это место для меня...И снова припомнилось мне то утро. Белая скала. На скале мальчуган в синей черкеске. Наверное он уже тогда летел в своем горячем воображении на том самолете, похожем на одинокую птицу.
Настанет день, и с журавлиной стаей Я поплыву в такой же сизой мгле, Из-под небес по-птичьи окликая Всех вас, кого оставил на земле...«ШКОЛЬНЫЙ ВАЛЬС»
Каждый раз, когда я слышу «Школьный вальс» Дунаевского, мне неизменно вспоминается один далекий предвесенний вечер.
...Вечер полон звезд. Их таинственный свет незримо струится на землю, на заснеженные поля, и снег, чудится, в сиреневых сумерках тоже светится. В широких розвальнях я отвожу на станцию к московскому поезду народного артиста, солиста Большого театра, «его величество», как величали мы прославленного певца в нашей писательской коммуне, где за вечерним чаем Вересаев читал ему свои записки о Пушкине, а Новиков-Прибой — отрывки из еще неопубликованного романа «Цусима».