Встречи с животными
Шрифт:
Мелких ящериц и жуков саксаулочка предпочитала другой пище и, когда наедалась досыта, умело прятала остатки в песок и среди валежника. Когда же я находил и вскрывал ее кладовые, она суетливо перетаскивала запасы в другое, более надежное, место.
В комнате, где жила саксаулочка, временами появлялись и другие животные. Как-то на одно из окон я поставил большую стеклянную банку с завязанным марлей верхом. В банке сидело несколько змей. В углу комнаты в клетке я посадил недавно приобретенного хищного зверька — хорька-перевязку.
Однажды, проснувшись утром, я услышал знакомый звучный голос сойки. Но на этот раз голосок птички звучал так долго и так настойчиво, что я поспешно вскочил на ноги и отворил дверь в соседнюю комнату,
Что же я увидел? Издавая громкую трель, по песку с места на место возбужденно перебегала сойка. Птичка то приседала, чтобы заглянуть под куст саксаула, то взлетала на его вершину и заглядывала в куст сверху.
Несомненно, под ним было что-то живое. На всякий случай я захватил ружейный шомпол и осторожно заглянул под вкопанный куст. Там, свернувшись в клубок и несколько приподняв голову, лежала крупная ядовитая змея. «Откуда», — соображал я и невольно перевел взгляд на окно. Банки со змеями на окне не было.
Наполовину разбитая и пустая, она валялась на полу под окном. Кто же это мог ее сбросить на пол — не сойка же? Мой взгляд упал на клетку с хорьком-перевязкой. В металлической сетке ее темнело большое отверстие. Где же остальные змеи, где же натворивший бед хорек-перевязка? И змеи и хорек благополучно ушли под пол, воспользовавшись норками мышей и других грызунов, во множестве обитавших в этом доме.
Но ни хорьку-перевязке, ни одной из сбежавших змей не удалось уйти из-под дома. Я закрыл все отдушины подполья, и запертые беглецы, привлеченные светом, время от времени появлялись в комнате. В конце концов все они вновь попали мне в руки. Ведь в лице саксаулочки у меня был умный и чуткий союзник. При появлении непрошеного гостя в комнате она оповещала меня об этом громким настойчивым криком.
Чудная, веселая и умная была птичка моя саксаулочка. Кажется, никогда бы я не расстался с ней, если бы и в Москве ее удалось устроить так, как в Джулеке. Но это было невозможно. Не мог же я засыпать свою квартиру песком, а держать в клетке подвижную птичку не хотелось. Скрепя сердце я отдал ее Московскому зоопарку.
Прошло около года. За это время я побывал на Севере, натерпелся там от холода и сырости и соскучился по среднеазиатскому солнцу. Неужели не удастся еще раз побывать в среднеазиатских пустынях? Меня непреодолимо потянуло в Кызылкумы. И невольно я вспомнил грандиозную картину барханных песков, жаркие котловины с причудливым саксаулом, знойное синее небо. Во всем этом, даже в мучительной жажде, какую не раз испытывал в пустынях, сейчас я находил какую-то чарующую прелесть.
Я скучал по пустыне, но ведь пустыня отнюдь не моя родина. Как же должна скучать о родных песках, о горячем среднеазиатском солнце оторванная от всего этого моя саксаулочка! Бессознательное стремление к родной обстановке, к свободе иногда проявляется у птиц с могучей силой — птица бьется в клетке, гибнет только потому, что теряет свободу.
Мне захотелось как можно скорее увидеть свою саксаулочку. Был воскресный солнечный день. Шумная толпа взрослых и детворы двигалась по дорожкам парка, стояла у прудов, на которых плавали лебеди, утки, пеликаны. Вместе со всеми я медленно продвигался все дальше в глубину парка, в том направлении, где помещались мелкие птицы.
— Смотрите, смотрите, нос-то какой здоровенный, — показывали ребята на сидевшего на берегу пруда пеликана.
У вольер с мелкими попугайчиками детвора, толкаясь и крича, неудержимо ринулась вперед и прильнула к решетке. Сотни зеленых, желтых, голубых попугайчиков и других птичек с шумом перелетали с места на место, наполняя воздух разноголосым гомоном. Скрипучее щебетание, перепархивание с места на место, случайные ссоры — все это показывало, что выведенные в неволе птички вполне довольствуются своей судьбой и давно утратили стремление к свободе. «Вот таких пичуг и в клетке держать не жалко», — подумал я и в этот момент увидел
И вот тут-то мне стало обидно и стыдно за свой необдуманный поступок. Если бы я привез птенчика, он бы, конечно, чувствовал себя в зоопарке иначе. Но я лишил взрослую птицу ее родной обстановки, отнял у нее самое дорогое — свободу, и ради чего это сделал? «Зачем я не выпустил саксаулочку в родные пески, уезжая на Север?» — пришло мне в голову позднее раскаяние.
«Обязательно увезу птичку весной в Среднюю Азию и выпущу ее в пустыню», — думал я, возвращаясь из зоопарка домой. И при одной мысли об этом мне стало весело. Но мне не удалось осуществить своего намерения. Зимой саксаулочка погибла.
Много времени прошло с тех пор, и сейчас я с сожалением вспоминаю о погибшей птичке. Я сохранил ее шкурку, она напоминает мне, что несправедливо лишать свободы взрослое животное, если не можешь создать ему необходимых условий в неволе.
В горах Киргизии
ГЛАЗАСТЫЕ ХИЩНИКИ
Высоко поднимается над жаркой Чуйской долиной Киргизский хребет. Его белые зубчатые вершины, покрытые вечным снегом, кажется, упираются в синеву неба. Ниже снеговой линии пестрым ковром цветов раскинулись альпийские луга, вырисовываются темные пятна арчового леса. А еще ниже — сизые пропасти, где как дым клубится и ползет туман, ревет и пенится в глубине ущелья горный поток.
Чудесная страна! Какой здесь воздух! А сколько всякого зверья водится — и не пересказать. По скалам бродят табуны горных козлов козерогов, в арчовниках водятся косули, на альпийских лугах — множество красных сурков. Стоя у своей норы, сурок встречает вас громким тревожным свистом «кри-кри-кри». С соседнего склона ему вторит другой, тому отвечает третий, и, как эхо, разносится над лугами звериный сигнал тревоги, предупреждая обитателей гор о приближении человека.
Однажды ранним утром я забрался с ружьем в горы. Думал, что ухожу на часок-другой пострелять горных курочек-кекликов, а вышло иначе.
Не успел я отойти на километр от селения, как спугнул косулю. Метнулась она из кустов и поскакала по крутому склону. А у меня в ружейных стволах мелкая дробь, на птицу рассчитанная. И так стало досадно, что, забыв о кекликах, полез я вверх по склону в поисках другой косули. Вскоре опять выскочила косуля, и чем выше я поднимался, тем чаще встречал зверя. Но красные сурки подняли такой крик, что все звериное население насторожилось. Только тут я почувствовал, что страшно устал, и перед спуском решил отдохнуть да, кстати, понаблюдать за поведением грифов.